Осенью будто невольно ты с жизнью прощаешься,

      невод невидимый тянет неслышно зима.

      Часто во сне неглубоком почти растворяешься

      и, просыпаясь, уверен, что сходишь с ума.

      Листья цветные похожи на блажь маскарадную,

      время сжимается, неуловимо сквозит.

      Не узнаёшь синеву, незнакомо-прохладную,

      где-то, неведомо где, её странный транзит.

      Бежевый цвет разбавляет убранство багряное,

      все зачарованы хрупкостью тающих дней…

      Ветра порывы пугают походкою пьяною,

      и орхидеи надежды – бледней и бледней.

      Запах полыни добавит ещё свежей горечи

      к мыслям о вечном… Гори и не гасни, свеча!

      И заплутавший, коснётся палящий луч солнечный,

      трепету сердца добавит тоски сгоряча…

      Тесно им со мною, свежим мыслям.

      Улетают, не достать рукой,

      лишь мечтами… по завидным высям.

      Я – как осень золотистым листьям

      раздаёт рябиновые кисти —

      отдаю им собственный покой.

      Звёзд мерцание тому виною.

      Их далёкий неумолчный зов

      слышу часто, но какой ценою:

      по счетам – расплатой неземною.

      Но дорогой солнечного зноя

      полететь, наверное, готов.

      Нам бы крылья – хочется поближе,

      облаком клубимся взаперти.

      Настоящее – всегда чуть выше:

      выше смысла, голубей на крыше.

      Может, это несколько возвышенно,

      но возвысить кто нам запретил?

      И в загадке этой нескончаемой

      разобраться не хватает сил.

      Странно я живу. Но не случайно —

      если радость – радуюсь печально,

      а грущу несносно и отчаянно,

      словно… и не жил, и не любил.

      Он сидел и молчал.

      Рядом пили и ели.

      На зловещую тьму

      падал красный закат.

      В эту вещую ночь

      спать уже не хотели

      ни Иуда, ни Левий,

      ни Понтий Пилат.

      Стук тяжелых сапог —

      подхватили, избили.

      Непонятный допрос,

      разговор ни о чем.

      Осенило давно:

      за него заплатили.

      Да, те самые тридцать —

      Иуды плечо.

      Его споро распяли,

      а он улыбался,

      и растерянно думал,

      и всем все простил.

      Взмах копья – жизни звук

      навсегда оборвался.

      Кто-то с неба увидел,

      слезу уронил…

      Да услышит, кто хочет,

      увидит и зрячий:

      его вечность забрала,

      Но он где-то здесь.

      Жаль, не даст нам ответа,

      разгадки