Ленинград… Тишина в переполненном зрительном зале…

      (Впрочем… «зал» – это громко… – всего лишь, холодный подвал)…

      Мы играли Камю… Ах, как мы вдохновенно играли!..

      Зритель плакал, смеялся, сочувствовал, негодовал…

      И неважно нам было, что вместо портала и рампы

      Между «залом» и «сценой» протянут был шнур бельевой…

      Что светили нам в лица лишь две самодельные лампы,

      И что зрители стулья, в тот день, приносили с собой… —

      Ведь под Брубека с Монком, ревущих из магнитофона —

      Под джазменов, в которых мы были тогда влюблены,

      Да под собственный скрежет и лязг шумовых какофоний,

      Мы творили Искусство!.. на фоне кирпичной стены.

      И не важно, что не было «звезд» в нашем братстве студийном —

      Каждый мог засиять, как начищенный медный пятак!

      Потому что, в тот день, мы и зрители были едины,

      Создавая, как радостный праздник, наш общий спектакль!

      В нем был бунт!.. был протест, прорывающийся сквозь завесу;

      Он был неосязаем… невнятен… незрим… невесом…

      Мы играли Камю!.. и его запрещенная пьеса

      Заставляла, в тот день, наши души звучать в унисон.

      И на «сцене»… из ночи… рассветное солнце вставало!..

      И мы жили на ней!.. ненавидя… страдая… любя…

      И метался Калигула в тесном пространстве подвала,

      Разрушая!.. вконец опостылевший мир… и себя!..

      И кордон добровольцев – а их было множество, к счастью —

      Плотной группой стоял у подъезда, мешая жильцам,

      И в подвал не пускал представителей власти мордастых,

      Чтобы дать нам возможность спектакль доиграть до конца.

      Вот уж скоро полвека со дня этой нашей премьеры.

      Сколько было потом их – за длинную-длинную жизнь!.. —

      Поражений… побед… компромиссов… халтуры, к примеру…

      Признаюсь, очень трудно по полочкам всё разложить.

      Меркантильность и пошлость растут и растут, год от года.

      Жизнь, как прежде, груба. А актерская гордость – слаба…

      Я сегодня тоскую по тем «временам несвободы»,

      Когда «Творчество» было синонимом слова «Борьба».