Каждый вдаль уходящий отсюда – преданье.

      Каждый вон уходящий отсюда – сказанье.

      Каждый плачет, и рот зажимает простынкой,

      Где печать лазаретная – словно поминки

      По тому, кто лежал здесь, теряя дыханье.

      Набирают во шприц зелье, травы и вина.

      Обнажают не вены – венцы, копи, стразы.

      Я в стерильной больнице, как ангел, безвинна.

      Я грешна и грязна, да, любовь, ты зараза.

      Да и зло так летуче! Я переболела

      Злобой, местью, чужой и чумной черной ложью.

      Эпидемья без края, судьбы и предела.

      Хуже лести, страшней бездыханного тела.

      Ухожу по грязи, облакам, бездорожью.

      Я лежу, лязг чугунной той, панцирной сетки —

      Распоследний оркестр, хрип и стон партитуры,

      Птицы нотами виснут на инистой ветке,

      Вон, в окне. Плачу вусмерть, рыдаю как дура.

      Ты, земля моя, вновь тяжело захворала.

      Ты кладешь корни-руки поверх одеяла.

      Стонут люди, чтоб срочно их всех оживили.

      Ты, земля моя, льешься больничною лавой

      Бесконечных смертей, солонцово-кровавых,

      Легких злые ошметки – последние крылья:

      Чуть взмахнуть… улететь – или кануть в бессилье,

      Безразделье, бесстрастье, безлюбье, бесславье.

      Никому неохота во царствие навье.

      Эти синие маски, седые бауты,

      Эти туго-завязки последней минуты,

      Эти мука-скафандры, что снять только ночью,

      Да и ночью не снять, стоя спи, ешь воочью,

      Это быль, и ты в ней – измочаленный доктор,

      Ты устал уж молиться, в уколах ты дока,

      А в смертях ты неграмотный, нищий мальчонка,

      О, подайте минутку, звенящую тонко,

      Той старухе, похожей слезой на ребенка,

      О, подайте ей жизни шматок, протяните

      Между сердцем и Богом упругие нити,

      Горше режущих звезд, горячей всех вулканов,

      Только врач ты, больная уже бездыханна,

      Только врач, и могущество жалких уколов —

      Лишь стеклянные сколы.

      Лишь в курилке, взасос, на отлет, папироса:

      Mortem. Нету вопросов.

      Все распяты вы в той оживляльной палате.

      На живот повернись! И дыши так ритмично!

      Ты корова и лось, ты медведь и синичка,

      Лезвиё топора новой казни опричной,

      Да, ты плюнуть готов в рожу рока проклятье —

      Только горе безлично!

      Врач, вставай. Ты пойди на беду белой грудью.

      Размотай белоснежную марлю безлюдья.

      Маска, шлем, кислород. То чужая планета.

      Скорой помощи тлеет в огнище карета.

      Окна крестит зима. Птицы молча, в остуде,

      На зимы белом блюде пернатым ранетом

      Застывают, подобны металлу, полуде.

      С проводов – во мандорле фонарного света

      Гибнут, падают.

      Бьются в сугробе, как люди.

      Птицы, ветра народец, они ж тоже люди,

      Лишь конец – без ответа.

      Я лежу вверх лицом.