Песочные часы во сне

      ворочаются с боку на бок.

      Бессонница, на что он мне,

      пророчества убогий навык?

      На спинку лягут, на живот.

      Пригреться. С головой укрыться.

      Всё обойдётся. Всё пройдёт.

      Всё повторится.

      Что делать в зените счастья?

      Писать завещание,

      подписывать его,

      просить лучших подружек,

      Юльку и Ленку,

      на крыше небоскрёба

      за бутылкой просекко

      заверить подпись

      находящейся в здравом уме

      и твёрдой памяти

      безумно, без памяти влюблённой

      VP.

      Стихотворение спустя

      всё переменится: погода

      наладится, зубная боль

      уймётся, дочка позвонит

      и скажет, что нашла работу,

      нет, лучше, что нашла любовь,

      и мама вспомнит обо мне

      и спросит про моё давленье —

      120 на 75 —

      и ненаглядный запоёт

      «Я Лёёёёёэнгрин! – и осечётся —

      Ты сочиняешь?» – и уйдёт

      на цыпочках варить мне кофе.

      «А сахар не забыл?» – «Две ложки!»

      Всё будет просто охуенно

      стихотворение спустя.

      Пальцем на коже

      нарисую нотный стан.

      Правда, похоже?

      Ля-фа-ми… Ты спишь, Тристан?

      Море дремоты.

      Золотые волоски.

      Родинок ноты.

      На линейке си – соски.

      Громадные парковки

      и маленькие парки,

      в нарядной упаковке

      формальные подарки,

      по рубрикам открытки —

      «поминки», «новоселье»,

      пожитки-недобитки —

      ампир на гараж-сейле.

      Рот, заклеенный скотчем.

      На скотче надпись ЛЮБЛЮ.

      Станет чернорабочим

      надменный кум королю,

      вспомнит жалкую юность,

      старческую нищету,

      скажет yellow-blue vase.

      И я отвечу: me too.

      ласка искала

      себе соискателя

      пылко устало

      старательно гладила

      плечи ключицы

      соски гениталии

      веки ресницы

      виски и так далее