От ректората надо было тщательно скрывать, что они поют в церкви. Им уже сделали предупреждение. Да еще и подчеркнули: второй раз не предупреждаем. Галину исключим, Злату выгоним.

      Злата презрительно корчила рожи: пусть попробуют! У меня – в Кремле покровители!

      Все знали, что она любовница Дергачева.

      Однажды они обе явились в храм, а служба не шла; а народу было много, и все толпились, и жались друг к другу, и обнимались, и многие плакали. К ним вразвалку подошел диакон. Что тут происходит, спросила Злата холодными губами. Диакон закрыл лицо руками. Когда он отнял ладони от лица, обе девушки поразились: в его глазах, как в двух колодцах, стояла чернота. Отца Варсонофия убили, сказал он, и голос его ломался и растрескивался, как кусок слюды. Как? Галя утратила речь. Диакон тихо шептал, будто кто-то мог услышать: топором зарубили, в лесу, когда по грибы пошел. А потом пришли в дом, и всю семью зарубили, попадью и детишек. Они орали, в поселке слышали. Думали – радио громко включили, какой страшный спектакль по радио слушают. Потом прибежали – все в крови, даже на порог кровь пролилась. А потом и отца Варсонофия в лесу нашли. Неподалеку. Недалеко он за грибами ушел.

      Галя слушала, а вроде как не слышала. Ее рот сам спросил, за нее:

      – А детей-то за что?

      Диакон взял ее за плечо и сжал ей плечо. Крепко, больно.

      – За то, что это – ненависть. Ненавидящий должен убрать того, кто ненавидит, с лица земли.

      – А как же…

      Она хотела спросить: а как же Бог. Ведь Он говорил о любви.

      Диакон понял.

      – Бога тоже убили. Ты же видишь. Как человека. И всех мучеников убивают. Всех, кто носит в себе любовь. И они умирают, – он дернул кадыком и сглотнул, – во имя Христа.

      Другой батюшка, Галя видела его здесь в первый раз, вышел в круг света посреди церкви. Люди утихли и смотрели на него.

      Батюшка долго говорил, и опять все стали рыдать. Галя пыталась расслышать, и не слышала. Она слышала звуки и не понимала