Это Гордон Марвел, похмельем дьявольским не щадимый.

      Он живет один, он съедает в сутки по лошадиной

      Дозе транквилизаторов; зарастает густой щетиной.

      Страх никчемности в нем читается ощутимый.

      По ночам он душит его, как спрут.

      Мистер Марвел когда-то был молодым и гордым.

      Напивался брютом, летал конкордом,

      Обольщал девчонок назло рекордам,

      Оставлял состояния по игорным

      Заведениям, и друзья говорили – Гордон,

      Ты безмерно, безмерно крут.

      Марвел обанкротился, стал беспомощен и опаслив.

      Кое-как кредиторов своих умаслив,

      Он пьет теплый Хольстен, листает Хастлер.

      Когда Гордон видит, что кто-то счастлив

      Его душит черный, злорадный смех.

      И в один из июльских дней, что стоят подолгу,

      Обжигая носы отличнику и подонку,

      Гордон злится: «Когда же я наконец подохну», —

      Ангел Габриэль приходит к нему под окна,

      Молвит: «Свет Христов просвещает всех».

      Гордон смотрит в окно на прекрасного Габриэля.

      Сердце в нем трепыхается еле-еле.

      И пока он думает, все ли это на самом деле

      Или транквилизаторы потихоньку его доели,

      Габриэля уже поблизости нет как нет.

      Гордон сплевывает, бьет в стенку и матерится.

      «И чего теперь, я кретин из того зверинца,

      Что сует брошюрки, вопит «покаяться» и «смириться»?

      Мне чего, завещать свои мощи храму? Сходить побриться?»

      Гордон, не пивший месяц, похож на принца.

      Чисто выбритый он моложе на десять лет.

      По утрам он бегает, принимает холодный душ,

      застилает себе кровать.

      Габриэль вернется, тогда-то уж

      можно будет с ним и о деле потолковать.

      По капле, по словцу, по леденцу,

      Из воздуха, из радиоэфира,

      По номерам, как шарики в лото,

      Выкатываясь, едут по лицу

      И