Есть в осени первоначальной

      Короткая, но дивная пора —

      Весь день стоит как бы хрустальный,

      И лучезарны вечера…

      Где бодрый серп гулял и падал колос,

      Теперь уж пусто все – простор везде, —

      Лишь паутины тонкий волос

      Блестит на праздной борозде.

      Пустеет воздух, птиц не слышно боле,

      Но далеко еще до первых зимних бурь —

      И льется чистая и теплая лазурь

      На отдыхающее поле…

      Смотри, как роща зеленеет,

      Палящим солнцем облита,

      А в ней какою негой веет

      От каждой ветки и листа!

      Войдем и сядем над корнями

      Дерев, поимых родником, —

      Там, где, обвеянный их мглами,

      Он шепчет в сумраке немом.

      Над нами бредят их вершины,

      В полдневный зной погружены,

      И лишь порою крик орлиный

      До нас доходит с вышины…

      В часы, когда бывает23

      Так тяжко на груди,

      И сердце изнывает,

      И тьма лишь впереди;

      Без сил и без движенья,

      Мы так удручены,

      Что даже утешенья

      Друзей нам не смешны, —

      Вдруг солнца луч приветный

      Войдет украдкой к нам

      И брызнет огнецветной

      Струею по стенам;

      И с тверди благосклонной

      С лазуревых высот

      Вдруг воздух благовонный

      В окно на нас пахнет…

      Уроков и советов

      Они нам не несут,

      И от судьбы наветов

      Они нас не спасут.

      Но силу их мы чуем,

      Их слышим благодать,

      И меньше мы тоскуем,

      И легче нам дышать…

      Так мило-благодатна,

      Воздушна и светла,

      Душе моей стократно

      Любовь твоя была.

      Она сидела на полу24

      И груду писем разбирала —

      И, как остывшую золу,

      Брала их в руки и бросала.

      Брала знакомые листы

      И чудно так на них глядела,

      Как души смотрят с высоты

      На ими брошенное тело…

      О, сколько жизни было тут,

      Невозвратимо пережитой!

      О, сколько горестных минут,

      Любви и радости убитой!..

      Стоял я молча в стороне

      И пасть готов был на колени, —

      И страшно грустно стало мне,

      Как от присущей милой тени.

      Когда,