Однажды, осенней порою студеной,

      Он из лесу вышел.

      Он сильно замерз.

      Он плакал чуть слышно

      Слезою соленой

      И лапкой мохнатой придерживал нос.

      Он шел одиноко из сумерек в поле,

      Следы оставляя на талом снегу.

      Прикрывшись от ветра, что щиплет жестоко,

      Сгибаясь, как будто от боли в боку.

      Он был неопрятен,

      Невзрачен, мохнат.

      Он был неприятен

      На вид. Он озяб.

      Зверушка. Без пола, без возраста, с мехом,

      Торчащим клочками на теле тщедушном.

      Ошибка природы, что служит для смеха

      Случайных прохожих.

      Нелепый снаружи,

      Прекрасен внутри

      Как сказочный принц,

      Что чудом спустился к нам с книжных страниц.

      Он спит где-то рядом,

      Наверно, в подвале

      Соседнего дома, что скоро снесут.

      Во тьме непроглядной

      Согревшись едва ли,

      Не выпивши чаю, не съев колбасу.

      И снится ему удивительный сон,

      Как будто бы он – это вовсе не он,

      А юноша с ослепительным взором,

      С пробором в прическе, в туфлях и в трико,

      С гитарой в руках, что звучит перебором,

      И с песней про счастье,

      Что льется легко.

      Он будто на сцене,

      И люди вокруг,

      В оцепенении слушают. Вдруг

      Толпа шевельнулась

      И зрительный зал

      Стал как бы похож на какой-то вокзал.

      Какой-то вокзал.

      И кто-то на нем

      Зачем-то сказал:

      «Давайте уснем».

      И вот на вокзале

      Зал ожиданья.

      Там спят, ожидая,

      Лишившись сознанья —

      Буфетчица спит, опершись о буфет,

      Патрульный под вывеской «Выхода нет»,

      Уборщица с тряпкой, на швабре качаясь…

      Все спят. Только он, от других отличаясь,

      Смущаясь слегка, проходил, наклонясь

      Над лицами спящих, на выход стремясь.

      И все – как одно,

      Вычленяясь из масс —

      С разинутым ртом,

      Абсолютно без глаз.

      И это лицо напугало его

      Нелепостью позы

      И чувством беды.

      В нем, в общем-то, не было ничего.

      Лишь дырки для воздуха и для еды.

      И