Всего несколько минут назад царская семья со свитой завтракала в столовом отсеке. Александр, Мария Фёдоровна, цесаревич Николай с братом Георгием и сестрой Ксенией, свитские чины, – человек двадцать. За окном поезда под монотонный стук колёс проплывали осенние пейзажи Малороссии. Видны были сжатые нивы, отливающие желтизной и багрянцем леса́, пожухшая ломкая трава вдоль железнодорожной насыпи. Низкое серое небо, беременное дождём, навевало лёгкую грусть и память об ушедшем лете.

      – Скоро ли Борки? – спросил Александр.

      – Ещё с полчаса ехать, Ваше Величество, – с готовностью доложил флигель-адъютант Шереметев, мельком взглянув на часы-луковицу. – А может, и поменьше. Не едем ведь – летим.

      И действительно, поезд разогнался до скорости экспресса. Не любивший опаздывать император спешил на объявленную встречу с дворянством и купеческим сословием Харьковской губернии.

      – Ты ешь, ешь, – заботливо сказала Мария Фёдоровна. – Хоть на завтраке отвлекись, а то всё дела да дела.

      Словно подкрепляя слова императрицы, на пороге столовой появился лакей с большой фарфоровой кастрюлей, в которой томилась гурьевская каша, – любимое блюдо императора. Не признавая разносолов и спокойно относясь к еде, император всё же имел свои маленькие гастрономические слабости. И потому, как говорили, не раз жаловал благодарностью и рублём своего повара Ермилова, великого мастера готовить манное чудо на молоке и пенках с орехами, цукатами и сухофруктами.

      – За такой кашей и дела подождут, – согласился Александр, оглаживая бороду и с удовольствием вдыхая чудный аромат.

      Но полакомиться императору не довелось.

      Внезапно раздался чудовищный грохот. Вагон сотряс толчок невероятной силы. В мгновение ока люди – и сидевшие за столом, и стоявшие поодаль – повалились на пол, давя друг друга. В адском шуме утонул крик боли и ужаса, в котором смешались мужские, женские и детские голоса. Всё вокруг шаталось, падало, рушилось. Казалось, перекосившийся пол вагона норовит сбросить с себя людей.

      Затем последовал новый толчок, ещё более сильный. Звонко бились вагонные окна и фарфоровые сервизы. С треском ломались изящные стулья, массивный буфет и обеденный стол красного дерева. Третий по счёту толчок, – уже слабый, – стал последним. Поезд остановился. В вагоне повисла мёртвая, до звона в ушах, тишина.

      – Что… что это было, чёрт побери?

      Впрочем, ситуация была ясна. По неведомой причине случилась катастрофа, и вагон слетел с рельсов. Быстрее наружу, быстрее…

      Словно во сне, оглушённый император наблюдал, как люди выбираются из-под обломков мебели и осколков стекла. Вот Мария Фёдоровна встала на колени и тянет руки к детям. Вот Николай и Георгий, отпихивая друг друга, силятся встать. Вот юбка рыдающей в голос Ксении бесстыдно задралась, обнажив белоснежные кружевные панталончики…

      – Все из вагона! – сипло выкрикнул окровавленный Шереметев и зашёлся в надрывном кашле.

      Но вагона, в сущности, уже не было.

      Были сплюснутые разрушенные стены. Искорёженные листы железа, рухнув, придавили трёх лакеев, случившихся поблизости, – из-под груды металла торчали и всё ещё дёргались ноги. Был покосившийся пол в проломах. И была оседающая прямо на головы крыша, грозившая раздавить под собой всё живое.

      Дальнейшие действия императора были скорее инстинктивными, нежели обдуманными. Поднявшись и встав покрепче, он вскинул вверх руки. Холодная тяжесть легла на огромные, широко расставленные ладони. Остановила гибельное движение вниз. Замерла.

      Люди с ужасом и трепетом смотрели на императора, который в это мгновение казался античным героем. Физическая мощь Александра давно уже вошла в поговорку, но то, что он сейчас совершал, превосходило всякую человеческую силу. И лишь побагровевшее лицо самодержца, перекошенный рот и пронзительный хруст суставов выдавали, какого непомерного напряжения ему это стоит.

      – Быстрее! Да быстрее же вы!.. – рычал он, задыхаясь.

      Шереметев схватил рвущуюся к императору Марию Фёдоровну, свитские офицеры – кричащих детей, и все вместе ринулись к проломам в полу. Помутневшим взглядом Александр видел, как люди торопливо, неловко выбираются наружу. Через минуту в разрушенном вагоне император остался один на один с крышей-убийцей, – её заложником. Убрать руки? Ну, это всё равно, что похоронить самого себя. Вылезти просто не успеешь… Оставалось держать нечеловеческую тяжесть, пока хватит сил. Пока не придёт подмога.

      Где-то совсем рядом – и в то же время бесконечно далеко – слышались возбуждённые испуганные голоса, мельтешили синие офицерские мундиры и серые солдатские шинели. Где же помощь, дьявол их всех раздери? Ещё немного – и руки не выдержат. Хозяина земли Русской, словно муравья сапогом прохожего, раздавит бездушное железо.