В итоге я делаю то, что сделал бы на моем месте любой нормальный человек: смываюсь с трех последних уроков, а дома зарываюсь головой в подушку и беззвучно кричу.

      Выходные проходят почти без происшествий. Я валяюсь на кровати, делаю уроки, много читаю, развожу бардак, убираю бардак, играю с Ксю, готовлю воскресный ужин – последнее, правда, было ошибкой. Перед сном мы с мамой устраиваемся перед телевизором, чтобы в сто-тыщ-пятисотый раз пересмотреть «Аббатство Даунтон». Не спрашивайте. Это как наркотик. Мы просто не можем остановиться.

      Кроули опять попадает в аварию, и мама опять плачет. Она всегда плачет на этом моменте.

      – Все, выключай, – хлюпает она носом. – Не могу смотреть дальше.

      Я покорно выключаю и протягиваю ей салфетку. Мама сморкается – но тихо, словно сопливый ниндзя. Она частенько шутит, что это особый скилл матерей – делать все беззвучно, лишь бы только ребенок не проснулся.

      – Не хочешь пойти погулять?

      – Э-э-э, – отвечаю я.

      На улице хлещет дождь. Ветер дует такой, что стекла стонут в рамах и дребезжат. Это, конечно, еще не апокалипсис, но очень хороший косплей на него. Я как раз собираюсь спросить у мамы, за что она меня так не любит, когда она добавляет:

      – С друзьями. Сходили бы куда-то повеселиться. В кино, например. У тебя же есть друзья?

      Я закатываю глаза.

      – Конечно, мам. У меня сотни друзей, просто все это время я скрывала от тебя свою популярность.

      Я ищу, чем бы еще занять руки, и наконец сердито складываю их на груди. Даже не знаю, в который по счету раз мы начинаем этот разговор.

      – Знаешь, ты такая хорошая дочь, – говорит она, и я понятия не имею, почему ее голос звучит так грустно. – Но иногда мне кажется, что это… как-то слишком, понимаешь? Ты не бунтуешь, не шляешься где попало, не нарушаешь комендантский