Есть молчание от великого познания – от богатства духовного и мудрости – не всякую тайну вместить сердцу человеческому – слабо и пугливо оно, наше сердце.

      Видел я на старых иконах образ Иоанна Богослова: пишется Богословец с перстом на устах. Этот перст на устах – знак молчания. И этот знак заграждающий прошел в душу народную.

      А есть молчание от нищеты духовной – от душевной скудости нашей, по малодушию и робости.

      Когда на обиду смолчишь – свою горечь примешь вольную, и молчание твое – вольный крест. Но когда ты видишь, как на глазах у тебя глумятся и оскорбляют безответно, и сам смолчишь, твое молчание – безумное.

      Мы в смуту живем, все погублено – без креста, без совести. И жизнь наша – крест. И также три века назад Смута была – мудровали Воры над Родиной нашей, и тяжка была жизнь на Руси.

      И в это Смутное время, у кого болела душа за правду крестную, за разоренную Русь, спрашивали совесть свою:

      «За что нам наказание такое, такой тяжкий крест Русской земле?»

      И ответил всяк себе ответом совести своей.

      И ответ был один:

      «За безумное наше молчание».

      Слово о погибели Русской земли

      Широка раздольная Русь, родина моя, принявшая много нужды, много страсти, вспомянуть невозможно, вижу тебя, оставляешь свет жизни, в огне поверженная.

      Были будни, труд и страда, а бывал и праздник с долгой всенощной, с обеднями, а потом с хороводом громким, с шумом, с качелями.

      Был голод, было и изобилие.

      Были казни, была и милость.

      Был застенок, был и подвиг: в жертву приносили себя ради счастья народного.

      Где нынче подвиг? где жертва?

      Гарь и гик обезьяний.

      Было