Восемь долгих месяцев провисел Буцефал на растяжках. Фёдор с Ванькой каждый день делали ему массаж, кормили целебными отварами. Приезжал ветеринар, ставил уколы. Постепенно кость срослась. Фёдор с помощью Ваньки осторожно вывел Буцефала из денника, провёл по коридору во двор. За долгие месяцы болезни мышцы жеребца ослабли. С огромным трудом, поддерживаемый людьми, он сделал свои первые шаги.

      – Ничего, мой хороший, всё наладится… Ты будешь скакать, прыгать на зависть всем! – говорил Фёдор, осторожно ведя Буцефала на поводу. – Вот приедет молодой барин, порадуется на тебя.

      Михаил приехал в имение в конце лета. И сразу же побежал на конюшню. Буцефал встретил его радостным ржанием. Узнал!

      Вывел его Михаил, вскочил в седло и тронул коня. Жеребец лишь слегка прихрамывал.

      – Не огорчайся, барин, – утешал его Фёдор, – когда в следующий раз приедешь, уже и не заметишь, что у него была нога сломана.

      В этот приезд обстановка в имении показалась Михаилу грустной и скучной. Катенька, которую каждый год летом забирали из Смольного на вакацию[3], на этот раз не приехала. Отец был в Италии, а мать плохо видела, страдала мигренью и мало что воспринимала. Всем заведовал управляющий.

      «Поеду, пожалуй… Чего здесь сидеть? – думал Михаил. – В Петербурге сестрёнку навещу. Хотя порядки у них в Смольном строже, чем в Пажеском корпусе, – свиданий почти не дают! Ну да это не преграда… Если решил – выполню. Тем более выпускной класс. Старший камер-паж всегда имеет возможность отлучиться по своим делам. А если к государю назначат, тогда и должность фельдфебеля можно получить, и в отсутствие ротного офицера руководить всей пажеской ротой!»

      Глава III

      Наследник престола

      Луч заходящего солнца, проникнув в кабинет сквозь высокое стрельчатое окно, скользнул по нежно-коричневатым стенам, по высоким портретам в золочёных рамах, по резной мебели из морёного дуба, лакированного под цвет стен, задержался ненадолго на зелёном сукне письменного стола и, наконец, высветил склонившегося над бумагами человека с худощавым лицом, украшенным большими усами и бакенбардами. Император поднял голову, слегка сощурился от солнца, погладил ладонью лысину и потянулся, расправив плечи.

      Всю жизнь он работал в этом кабинете по одному и тому же раз и навсегда заведённому порядку. И огромная многонациональная империя за это время стала подстраиваться под своего монарха: рано ложиться и рано вставать.

      Франц Иосиф с трудом поднялся из-за стола, опираясь на палку, и шаркающей походкой направился в другой конец комнаты. Там находилось небольшое изящное бюро, на котором стоял портрет сына. А рядом на стене висели огромные