Не опали меня, Купина. 1812. Василий Костерин
Читать онлайн книгу.
о России приобретают другие оттенки. Раньше это была память о Великом походе, который обернулся великим поражением. А теперь как будто кто-то взял в руки щётку, теплой водой смыл всю сажу с древних фресок, и они засияли яркими нежными красками. Это сделал для меня Теофиль Готье. Хотя Жан-Люк воспринял книгу более сдержанно.
III
Итак, четырнадцатая столица, из тех, что мы покорили с нашим императором, горела. Как ни странно – пылающий город никого не согревал своим жаром. Все зябли и задыхались. Только в тот момент мы во всей полноте осознали то, на что не хотели обращать внимания ранее: ведь почти все города на московском направлении – Смоленск, Дорогобуж, Вязьма, Гжатск – доставались нам сожжёнными. Причем в этом обвиняли французскую армию. Но мы же не самоубийцы! Перед лицом Европы наш император должен был снять обвинение ещё в одном пожаре – московском. Может быть, поэтому вначале были приняты самые суровые меры ко всем заподозренным в поджогах.
Здесь воспользуюсь заметками моего друга Жана-Люка Бамберже. Он пишет: «Во время пожара у нас прошел слух, что русские где-то за Москвой под руководством какого-то немецкого инженера изготовили гигантский воздушный шар с крыльями. Аэростат должен был летать над нашей армией и, выбрав цель, сбрасывать на неё какой-то огненный дождь. Говорили, что прежде всего с помощью шара будут охотиться на высших командиров и, конечно, на нашего императора. Однако во время испытаний крылья всё время обламывались, и шар летел по воле ветра. Но разговоров на эту тему было много».
В Москве после невиданного пожара мы начали понимать, в какую ловушку завёл нас наш император, но говорили об этом только шёпотом. Подходило к концу время, когда все державы Европы и все религии считали за честь участвовать в проектах нашего великого императора. Заканчивалась пора, когда одно лишь появление Наполеона перед солдатами вдохновляло их на подвиги и самопожертвование. Канули в Лету те времена, когда люди, причём как французы, так и иностранцы, со всех ног летели хоть глазком взглянуть на повелителя народов и гениального полководца, чтобы потом рассказывать потомкам, что видели воочию самого Наполеона Бонапарта. Не помогали многочисленные награды и повышения в чине, которые Наполеон лично выдавал «храбрым из храбрых». Бывало, что по представлению командира он жаловал на полк тридцать-сорок повышений в чине и столько же наград. Жан-Люк записал, что после взятия Смоленска Наполеон в седьмом полку легкой пехоты третьей дивизии первого корпуса лично вручил восемьдесят семь орденов! Напрасно император в своих посланиях к войскам и в бюллетенях называл солдат храбрецами и убеждал, что они покрыли себя неувядаемой славой… Слава увядала на глазах. Восторг, вдохновение, уверенность и самоотверженность – все это было в прошлом, в Европе, а сейчас мы находились в России. Там были цивилизованные европейские правители, а здесь был Александр. Прошёл слух, что будто бы русский император сказал маркизу де Коленкуру[14], что он скорее будет отступать до Камчатки, чем согласится на мирные переговоры.
Арман Огюстен Луи де Коленкур (1773–1827), маркиз, с 1808 года – герцог, французский дипломат. Написал мемуары о походе Наполеона в Россию.