Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. Протоиерей Павел Хондзинский
Читать онлайн книгу.приговору Высшей воли, / мы жаждем и надежды лишены”. / Стеснилась грудь моя от тяжкой боли / при вести, сколь достойные мужи / вкушают в Лимбе горечь этой доли»[134].
И не кто иной, как епископ Иппонский с его учением о самовластии Божественной воли, по неисповедимому промыслу избирающей одних и отвергающей других, был способен если не утишить эту «боль», то, во всяком случае, дать объяснение, позволяющее примириться с ней. Ведь ясно, писал он, «что избрание это столь сокровенно, что вовсе не может быть явно для нас, взирающих на одну и ту же смесь… Ибо я не знаю, что следует рассматривать в избрании людей к спасительной благодати, если некий помысел подвигнет меня испытать это избрание: разве что большие природные задатки, или меньшие грехи, или то и другое вместе; добавим также, если угодно, чистоту и пользу взглядов. Тогда всякий, кто будет как можно меньше уловлен и запятнан грехами (ибо кто может быть вовсе без грехов?), кто будет способен от природы и образован в свободных искусствах (курсив мой. – Прот. Павел), окажется достойным избрания благодати. Но если я это признаю, то не посмеется ли из-за этого надо мною Тот, Кто избрал немощное мира, чтобы посрамить мудрых…» [135].
Наконец, в первой половине XVII века явился человек, который изнутри католической традиции и также с точки зрения августинизма прямо обвинил посттридентский томизм в сознательном пелагианстве постольку, поскольку он базировался на аристотелевой философии[136], и приравнял его тем самым к гуманистическим течениям эпохи[137]: этим человеком стал епископ Ипрский Янсений (1585–1638)[138].
«Существуют, – писал он, – изначально два пути постижения божественных тайн, которые нам предлагает Откровение: первый – это познание их человеческим разумом, которому следуют философы; это причина многих заблуждений… Второй путь начинается с пламенной любви к ближнему, от которой сердце человека очищается и просвещается, чтобы постигать тайны Божии, содержащиеся в Священном Писании и в самих истинах, данных в Откровении. Этот способ познания хорошо знаком истинным христианам. Именно таким способом духовные люди, мужчины и женщины, по мере умножения в них любви, возрастают в разуме, который со временем приходит в состояние совершенства»[139].
Важно отметить, что тезис Янсения не остался простой декларацией – как в том смысле, что сам он предложил не опосредованное философией изложение Августинова (святоотеческого) учения об оправдании, так и в том, что ему наследовал янсенизм как школа строго христианской жизни. Учение Янсения было осуждено Римом, что наложило отпечаток и на восприятие католическими историками деятельности монастыря Пор-Рояль – главного оплота янсенизма. Однако, не входя в подробный разбор дела, достаточно заметить, что одно лишь имя Блеза Паскаля, своим обращением от Бога «философов и ученых» к Богу Авраама, Исаака и Иакова обязанного именно Пор-Роялю, заставляет внимательно отнестись
134
135
136
«На чистых принципах аристотелевой философии основана ересь пелагианства и полу-пелагианства»
137
Действительно, позднейшие толкователи Тридентского Собора, такие, в частности, как Беллярмин, подтверждение томистского учения о том, что похоть есть естественное свойство человеческой телесной природы, присущее ей еще до грехопадения, как раз и усматривали в том, что она (похоть) сохраняется в оправданных, в которых «нет ничего ненавистного Богу». Однако, если вдуматься, и это истолкование, и учение протестантов о том, что оправдание состоит не в изменении человеческой природы, а только в невменении греха, каждое по-своему, в конечном счете оправдывали похоть: первое – тем, что она признавалась естественной, второе – тем, что отныне не вменялась в грех. Этот вывод косвенно подтверждается тем известным фа кто Vi, что посттридентский томизм разрабатывался преимущественно иезуитами, теми самыми, которые, жестко противостоя протестантизму, в то же время поставили своей задачей примирить католическую доктрину с общим обмирщением жизни.
138
Главный труд его жизни – «Августинус» (Augustinus), над которым он работал последние десять лет своей жизни, был издан уже после его смерти друзьями.
139