Сквозь лазурный сумрак ночи

      Альпы снежные глядят;

      Помертвелые их очи

      Льдистым ужасом разят.

      Властью некой обаянны,

      До восшествия Зари

      Дремлют, грозны и туманны,

      Словно падшие цари!..

      Но Восток лишь заалеет,

      Чарам гибельным конец —

      Первый в небе просветлеет

      Брата старшего венец.

      И с главы большого брата

      На меньших бежит струя,

      И блестит в венцах из злата

      Вся воскресшая семья!..

      Сей день, я помню, для меня

      Был утром жизненного дня:

      Стояла молча предо мною,

      Вздымалась грудь ее волною,

      Алели щеки, как заря,

      Все жарче рдея и горя!

      И вдруг, как солнце молодое,

      Любви признанье золотое

      Исторглось из груди ея…

      И новый мир увидел я!..

      Оратор римский говорил

      Средь бурь гражданских и тревоги:

      «Я поздно встал – и на дороге

      Застигнут ночью Рима был!»

      Так!., но, прощаясь с римской славой,

      С Капитолийской высоты

      Во всем величье видел ты

      Закат звезды ее кровавой!..

      Блажен, кто посетил сей мир

      В его минуты роковые![4]

      Его призвали всеблагие

      Как собеседника на пир.

      Он их высоких зрелищ зритель,

      Он в их совет допущен был —

      И заживо, как небожитель,

      Из чаши их бессмертье пил!

      Через ливонские я проезжал поля,

      Вокруг меня все было так уныло…

      Бесцветный грунт небес, песчаная земля —

      Все на душу раздумье наводило.

      Я вспомнил о былом печальной сей земли —

      Кровавую и мрачную ту пору,

      Когда сыны ее, простертые в пыли,

      Лобзали рыцарскую шпору.

      И, глядя на тебя, пустынная река,

      И на тебя, прибрежная дуброва,

      «Вы, – мыслил я, – пришли издалека,

      Вы, сверстники сего былого!»

      Так! вам одним лишь удалось

      Дойти до нас с брегов другого света.

      О, если б про него хоть на один вопрос

      Мог