В девять, по левой, как выйти со Страстного,

      На сырых фасадах – ни единой вывески.

      Солидные предприятья, но улица – из снов ведь!

      Щиты мешают спать, и их велели вынести.

      Суконщики, С.Я., то есть сыновья суконщиков

      (Форточки наглухо, конторщики в отлучке).

      Спит, как убитая, Тверская, только кончик

      Сна высвобождая, точно ручку.

      К ней-то и прикладывается памятник Пушкину,

      И дело начинает пахнуть дуэлью,

      Когда какой-то из новых воздушный

      Поцелуй ей шлет, легко взмахнув метелью.

      Во-первых, он помнит, как началось бессмертье

      Тотчас по возвращеньи с дуэли, дома,

      И трудно отвыкнуть. И во-вторых, и в-третьих,

      Она из Гончаровых, их общая знакомая!

      Как в пулю сажают вторую пулю

      Или бьют на пари по свечке,

      Так этот раскат берегов и улиц

      Петром разряжен без осечки.

      О, как он велик был! Как сеткой конвульсий

      Покрылись железные щеки,

      Когда на Петровы глаза навернулись,

      Слезя их, заливы в осоке!

      И к горлу балтийские волны, как комья

      Тоски, подкатили; когда им

      Забвенье владело; когда он знакомил

      С империей царство, край – с краем.

      Нет времени у вдохновенья. Болото,

      Земля ли, иль море, иль лужа, —

      Мне здесь сновиденье явилось, и счеты

      Сведу с ним сейчас же и тут же.

      Он тучами был, как делами, завален.

      В распоротый пасмурный парус

      Ненастья – щетиною ста готовален

      Врезалася царская ярость.

      В дверях, над Невой, на часах, гайдуками,

      Века пожирая, стояли

      Шпалеры бессонниц в горячечном гаме

      Рубанков, снастей и пищалей.

      И знали: не будет приема. Ни мамок,

      Ни дядек, ни бар, ни холопей,

      Пока у него на чертежный подрамок

      Надеты таежные топи.

      Волны толкутся. Мостки для ходьбы.

      Облачно.