Котловину заполнял плотный туман. К счастью, он лежал низко, у самой земли, поэтому не было опасности – по крайней мере пока что – заблудиться, было видно, куда идет тракт, дорогу четко определял ряд выступающих из белого покрывала кривых верб, диких груш и кустов боярышника. Кроме того, далеко в темноте помигивал и указывал дорогу расплывчатый, пляшущий огонек – фонарь отряда Хайна фон Чирне.

      Было очень холодно. Когда Рейневан проехал мост через Ядкову и погрузился в туман, ему казалось, что он нырнул в ледяную воду. «Ну что ж, – подумал он, – ведь уже сентябрь».

      Раскинувшееся вокруг белое поле тумана отражало свет, позволяло, в общем, неплохо видеть то, что находилось по сторонам. Однако Рейневан ехал в совершенной темноте, едва различая уши коня. Наиболее плотный мрак висел – как ни странно – на самой дороге, меж рядами деревьев и густых кустарников, силуэты которых были уже настолько демоническими, что юноша то и дело вздрагивал от неприятного ощущения и невольно натягивал вожжи, пугая и без того пугливого коня. Он продолжал ехать, посмеиваясь над собственной трусостью. Ну как же можно, черт побери, бояться кустов?

      Два куста неожиданно преградили ему путь, третий выхватил из рук вожжи. А четвертый приставил к груди что-то такое, что могло быть только наконечником рогатины.

      Вокруг затопали копыта, усилился запах конского и человеческого пота. Щелкнуло кресало, посыпались искры, разгорелись фонари. Рейневан прищурил глаза и откинулся в седле: один фонарь подсунули ему почти под нос.

      – Для шпика слишком хорош, – сказал Хайн фон Чирне. – Для платного убийцы – слишком молод. Однако внешность бывает обманчива.

      – Я…

      Он осекся и скорчился в седле, получив по спине чем-то твердым.

      – Кто ты такой, пока что решаю я, – холодно бросил Чирне. – И кто не такой. К примеру, ты не пробитый болтами труп во рву. Пока что. Именно благодаря моему решению. А теперь помолчи, ибо я думаю.

      – А что тут думать, – проговорил Вителодзо Гаэтани, итальянец. По-немецки он говорил свободно, однако его выдавал певучий акцент. – Ножом его по горлу, и вся недолга, и поехали, потому как холодно и есть хочется.

      Позади затопали копыта, зафыркали лошади.

      – Он один, – крикнул Фричко фон Ностиц, которого тоже выдавал молодой и приятный голос. – За ним никого нет.

      – Видимость может быть обманчива, – повторил Чирне.

      Из ноздрей его коня бил белый пар. Он подъехал близко, совсем близко, так что они коснулись стременами. Рейневан с ужасающей ясностью понял почему: Чирне проверял. И провоцировал.

      – А я, – повторил из тьмы итальянец, – говорю – ножом по горлу.

      – Ножом, ножом, – повысил голос Чирне. – Все у вас так просто. А мне потом исповедник дырку