Уже, чрез несколько недель,

      Проехали они за тридевять земель,

      Но ни единого пригорка не видали,

      И кои более устали,

      Со всякой бранью возроптали,

      Что шли куда не знали.

      Впоследок, едучи путем и вдоль и вкруг,

      К одной горе они лишь только подступили,

      Тут сами лошади остановились вдруг

      И далее не шли, сколь много их не били.

      Тут все судеб тогда признаки находили;

      Признаки те жрецы согласно подтвердили,

      И все сказали вдруг, что должно точно там,

      На высоте горы, Оракуловым словом,

      Оставить Душеньку у неба под покровом.

      Вручают все ее хранителям-богам,

      Ведут на высоту по камням и пескам,

      Где знака нет дороги,

      Едва подъемля вверх свои усталые ноги,

      Чрез камни, чрез бугры и чрез глубоки рвы,

      Где нет ни лесу, ни травы,

      Где алчные рыкают львы.

      И хоть жрецы людей к отваге

      Увещевали в сих местах,

      Но все, при каждом шаге,

      Встречали новый страх:

      Ужасные пещеры,

      И к верху крутизны,

      И к бездне глубины,

      Без вида и без меры,

      Иным являлись там мегеры,

      Иным летучи дромадеры,

      Иным драконы и церберы,

      Которы ревами, на разные манеры,

      Глушили слух,

      Мутили дух.

      Таков был путь, куда царевна торопилась,

      Куда вся свита вслед за ней, кряхтя, толпилась.

      Осталась позади одна царица-мать,

      Не могши далее полугоры шагать,

      И с Душенькой навек поплакав там, простилась.

      При трудности тогда царевина кровать

      В руках несущих сокрушилась,

      И многие от страха тут,

      Имея многий труд,

      Немало шапок пороняли,

      Которы наподхват драконы пожирали.

      Иные по кустам одежды изодрали

      И, наготы имея вид,

      Едва могли прикрыть от глаз сторонних стыд.

      Осталось наконец лишь несколько булавок