Он вымотал мне душу, государь,

      И, сдавшись после долгих убеждений,

      Я нехотя его благословил.

      Благоволите разрешить поездку.

      Ищите счастья; в добрый час, Лаэрт.

      Как вздумаете, проводите время.

      Ну, как наш Гамлет, близкий сердцу сын?

      И даже слишком близкий, к сожаленью.

      Опять покрыто тучами лицо?

      О нет, напротив: солнечно некстати.

      Ах, Гамлет, полно хмуриться, как ночь!

      Взгляни на короля подружелюбней.

      До коих пор, потупивши глаза,

      Следы отца разыскивать во прахе?

      Так создан мир: что живо, то умрет

      И вслед за жизнью в вечность отойдет.

      Так создан мир.

      Что ж кажется тогда

      Столь редкостной тебе твоя беда?

      Не кажется, сударыня, а есть.

      Мне «кажется» неведомы. Ни мрачность

      Плаща на мне, ни платья чернота,

      Ни хриплая прерывистость дыханья,

      Ни слезы в три ручья, ни худоба,

      Ни прочие свидетельства страданья

      Не в силах выразить моей души.

      Вот способы казаться, ибо это

      Лишь действия, и их легко сыграть,

      Моя же скорбь чуждается прикрас

      И их не выставляет напоказ.

      Приятно видеть и похвально, Гамлет,

      Как отдаешь ты горький долг отцу.

      Но твой отец и сам отца утратил,

      И так же тот. На некоторый срок

      Обязанность осиротевших близких

      Блюсти печаль. Но утверждаться в ней

      С закоренелым рвеньем – нечестиво.

      Мужчины недостойна эта скорбь

      И обличает недостаток веры,

      Слепое сердце, пустоту души

      И грубый ум без должного развитья.

      Что неизбежно и в таком ходу,

      Как самые обычные явленья,

      Благоразумно ль этому, ворча,

      Сопротивляться? Это грех пред небом,

      Грех пред умершим, грех пред естеством,

      Пред разумом, который примирился

      С судьбой отцов и встретил первый труп

      И проводил последний восклицаньем:

      «Так быть должно!» Пожалуйста, стряхни

      Свою печаль и нас считай отныне

      Своим отцом. Пусть знает мир, что ты —

      Ближайший к трону и к тебе питают

      Любовь не меньшей пылкости, какой

      Нежнейший из отцов привязан к сыну.

      Что до надежд вернуться в Виттенберг

      И продолжать ученье, эти планы

      Нам положительно не по душе,

      И я прошу, раздумай и останься

      Пред нами, здесь, под лаской наших глаз,

      Как первый в роде, сын наш и сановник.

      Не заставляй меня просить напрасно.

      Останься здесь, не езди в Виттенберг!

      Сударыня,