Простое платье и лицо простое.

      Цвет беглых глаз как будто голубой.

      Она нехороша.

                       Некрасотою

      Всех женщин с несложившейся судьбой.

      Струятся дни, ее обиды студят.

      Их описать – всего одна строка.

      А вон они, обугленные судьбы,

      Рядами с пола и до потолка!

      Да есть ли хоть одно движенье духа,

      Которое б художник не постиг?

      Еще немного – и она старуха.

      Об этом тоже очень много книг.

      Они на все, они на все ответят,

      Над прошлым с нею будут причитать…

      Зачем же так несчастно жить на свете,

      Когда про это можно прочитать?

      «…Когда-нибудь потомки все исправят:

      Сорвут оковы и растопчут кнут,

      И юношей замученных восславят —

      Убийц, почивших в бозе, проклянут!

      И будут, верю я, в грядущем веке

      Чисты и зорки взгляды у людей:

      Вспомянется несчастный Кюхельбекер,

      Осмеян будет мерзостный Фаддей.

      О новый век! Он будет безупречен.

      На все ответит острый ум людской:

      Зачем мы ждали гибельной картечи

      И почему нас предал Трубецкой?

      Как шахматы, без гнева и без пыла —

      Всех нас расставят хладные умы…

      Когда бы так же на Сенатской было,

      Господь свидетель, победили б мы!»

      Всему черед. И мщение настало.

      Свет, словно снег, спускается с небес.

      Сейчас они сойдутся по сигналу —

      И не успеет выстрелить Дантес…

      Не зря ж поэт мечтал служить гусаром!

      И у барьера Пушкин не впервой!

      Он подведет черту обидам старым —

      За всех француз ответит головой.

      Он им покажет – этой светской дряни, —

      Как жжет сердца губительный свинец.

      И д'Аршиак склонится к страшной ране

      И, содрогнувшись, выдохнет: «Конец!»

      Потом… Монарший гнев, чреда гонений,

      Смятенье в сердце, ропот за спиной,

      Но главное: он жил бы, русский гений,

      Любил, писал…

                        Пускай такой ценой!

      А мы бы знали, понимали с детства,

      Что Пушкин прав…

                          А что бы мыслил он,

      Обмолвившийся: «Гений и злодейство —

      Две вещи несовместные…»

      Я ищу девятнадцатый век

      В подворотнях,

      Как неярким апрелем припрятанный снег

      От лучей посторонних.

      Старый дом. В нем уже не зажжется окно:

      Новоселье – поминки.

      Мне шагать через век – от Бородино

      До Ходынки.

      Есть в модерне какой-то