ВНАЧАЛЕ БЫЛА ЛЮБОВЬ. Философско-исторический роман по канве событий Холокоста. Том I. Части I-II. Николай Боровой
Читать онлайн книгу.
немало места в законченной им незадолго перед этим монографии о музыке романтизма и не выносил, когда его играют безвкусно… А среди польских пианистов Войцех ценил быть может одного Владислава Шпильмана, и то – с оговорками, уж слишком протокольной, пресной ему подчас казалась игра Шпильмана, хоть он и всеобщий любимец. У поляков нет сегодня по-настоящему выдающихся пианистов, которыми они славились чуть ли не весь прошлый, «романтический» век. Юзеф Пендеревски был последним, но ныне почти не исполняет. Юзеф Гофман – величайший пианист, но воспитан легендарным Антоном Рубинштейном, русским гением минувшего века, расцвел в царской России, а почти всю зрелую жизнь прожил в США… Рахманинов – русский… То ли дело немцы, возьми хоть того же Артура Шнабеля – эти не сдают позиций ни на йоту, да и не должно быть иначе. Великие польские пианисты, евреи по национальности, живут сегодня либо в США, либо в Советской России… короче, идти он не хотел. Забавно, что о Магдалене, уже давно известной в Кракове, он впервые узнал только в Варшаве, на том концерте… Красота вышедшей играть Шопена солистки, он помнит, тогда поразила его, поразила даже скорее разумно, отстраненно… Такая красота – редкость, есть что-то эстетически значимое и завлекающее само по себе… И фигура ее была замечательна, это читалось под концертным платьем, но лицо… он давно не встречал такой, словно сошедшей со старых портретов скульптурной чистоты линий… черт его знает – она и понравилась, и не понравилась ему с первого взгляда… уж слишком красива, отвлекает от музыки… Такая красота может показаться чем-то одухотворенным, возвышенным, но обычно таит за собой обратное и лишь нравственно разрушает, уродует существо, прихотью судьбы и природы ею наделенное… Он начал пристально следить за ее движениями, за тем, как она устраивается за роялем, подтягивает пуфик, настраивается, пытался угадать, что же можно ожидать от игры эдакой «раскрасавицы», говорил себе мысленно, что скорее всего – ничего хорошего… Обнадеживала только какая-то невероятная, напряженная и одновременно уверенная сосредоточенность… С первыми звуками он усмехнулся: она начала выступление большим полонезом до минор – довольно пошлая, помпезная музыка, он эту вещь не любит и ничего большего, чтобы испортить впечатление, по его мнению сделать было нельзя… Играет, однако хорошо, мастеровито, отметил он про себя при этом, со скульптурной ясностью ощущает и воплощает музыкальную мысль, посмотрим, что будет дальше… После заслуженных аплодисментов, однако, совершилось нечто, что заставило Войцеха непроизвольно раскрыть рот и рвануться на кресле вперед – «красотуля», как он мысленно успел прозвать с усмешкой солистку, внезапно как-то особенно присобралась, выгнулась коршуном, занеся руки над клавишами, из под ее ринувшихся рук и пальцев внезапно полился шквал страшных, бросивших в красноту глаза и заставивших задохнуться звуков: пианистка продолжила выступление ми минорным вальсом Шопена.