Ныне же мы, насколько нам возможно, пользуемся, говоря о божественном, доступными нам символами, а от них по мере сил устремляемся опять же к простой и соединенной истине умственных созерцаний, и после всякого свойственного нам разумения боговидений прекращаем умственную деятельность и достигаем, по мере возможности, сверхсущественного света, в котором все пределы всех разумов в высшей степени неизреченно предсуществуют, каковой свет ни помыслить, ни описать, ни каким-либо образом рассмотреть невозможно, поскольку он за пределами всего, сверхнепознаваем и сверхсущественно содержит в себе прежде осуществления границы всех осуществленных разумов и сил <…> Ведь если всякое познание связано с сущим и имеет в сущем предел, то находящееся за пределами сущности находится и за пределами всякого познания[402].

      Он безымянен, говорят, потому что Богоначалие сказало в одном символическом богоявлении из разряда таинственных видений, упрекая спросившего «Каково имя Твое?» и как бы отводя его от всякого знания Божьего имени: «Почему ты спрашиваешь имя Мое? Оно чудно»[405]. И не является ли поистине удивительным такое имя, которое «выше всякого имени»[406], неназываемое, пребывающее «превыше всякого имени, именуемого и в этом веке и в будущем»[407]. Многоименен же Он потому, что при этом Его представляют говорящим: «Я есмь Сущий»[408], “Жизнь"[409], “Свет"[410], “Бог"[411], “Истина"[412] в то же время те же самые богомудры воспевают Причину всего, заимствуя имена