Но он – наш милый, лучший цвет,

      Наш ангел с колыбельных лет,

      Сокровище семьи родной,

      Он – образ матери душой

      И чистой прелестью лица,

      Мечта любимая отца,

      Он – для кого я жизнь щадил,

      Чтоб он бодрей в неволе был,

      Чтоб после мог и волен быть…

      Увы! он долго мог сносить

      С младенческою тишиной,

      С терпеньем ясным жребий свой;

      Не я ему – он для меня

      Подпорой был… Вдруг день от дня

      Стал упадать, ослабевал,

      Грустил, молчал и молча вял.

      О боже! боже! страшно зреть,

      Как силится преодолеть

      Смерть человека… я видал,

      Как ратник в битве погибал;

      Я видел, как пловец тонул

      С доской, к которой он прильнул

      С надеждой гибнущей своей;

      Я зрел, как издыхал злодей

      С свирепой дикостью в чертах,

      С богохуленьем на устах,

      Пока их смерть не заперла;

      Но там был страх – здесь скорбь была,

      Болезнь глубокая души.

      Смиренным ангелом, в тиши,

      Он гас, столь кротко-молчалив,

      Столь безнадежно-терпелив,

      Столь грустно-томен, нежно-тих.

      Без слез, лишь помня о своих

      И обо мне… Увы! он гас,

      Как радуга, пленяя нас,

      Прекрасно гаснет в небесах;

      Ни вздоха скорби на устах;

      Ни ропота на жребий свой;

      Лишь слово изредка со мной

      О наших прошлых временах,

      О лучших будущего днях,

      Об упованье… но, объят

      Сей