Как знать, где подстелить соломки?!

      Какая грусть! Ответа нет!

      И тут и там головоломки

      веревки вьют, туманят свет!

      А глянь-ка сквозь все ж эту серость,

      ишь, провиденье обретешь,

      возможно, повстречаешь зрелость

      и стариной еще тряхнешь.

      Все гладко в жизни не бывает,

      ухабы, рытвины в ней есть,

      капканы, западни, арканы —

      всего полно, что и не счесть.

      Как знать, где подстелить соломки?!

      Какая грусть! Ответа нет!

      И тут и там головоломки

      веревки вьют, туманят свет!

      Тучи сердито толкутся

      в небе осенне-седом,

      волны отчаянно бьются,

      им вторит раскатами гром.

      Свищет, безумствует ветер,

      унылую песнь выдает,

      лишь тело, как гордый крейсер,

      в пучину без страха идет.

      Сердце колотит и бьется,

      а с ним Человек заодно

      за жизнь и свободу дерется,

      достойно приветствуя дно.

      Сыро, промозгло и зябко,

      тускло, но все же светло,

      дух светом играет ярко

      всем бедам в жизни назло.

      Тучи сердито толкутся

      в небе осенне-седом,

      волны отчаянно бьются,

      им вторит раскатами гром.

      Свищет, безумствует ветер,

      унылую песнь выдает,

      лишь тело, как гордый крейсер,

      в пучину без страха идет.

      Боюсь, что не хватит чернил

      написать, о чем плачет душа,

      да и колокол уж отзвонил,

      расстаться пришла нам пора.

      Мы с листом друг подле друга,

      как и прежде, за старым столом,

      а в руке моей жизни подруга —

      ручка черная с острым пером.

      Все скрипит, строчит, излагает,

      чем томился, грезил и жил,

      иногда, всплакнув, упрекает

      кляксой жирной за то, что грешил.

      Клякс немало поставила ручка,

      слез немало она пролила,

      опосля как всплакнув, закорючка

      и от сердца все же слова.

      Боюсь, что не хватит чернил

      написать, о чем плачет душа,

      да и колокол