Стократ доволен я тому, что есть,

      но всё ж о большем, как и все, мечтаю,

      люблю я вкусно выпить и поесть,

      не думая о лишних килограммах.

      Стократ уверен я тому, что есть

      на белом свете доброта и пониманье,

      но только всё ж мне не даёт прозреть,

      как говорится, простота людская.

      Стократ обязан я тому, кто есть

      мне Мать, Отец и вся Семья большая,

      что дали жизнь и радость мир узреть,

      от бед и горестей меня оберегая.

      Стократ понятен я тому, кто есть,

      кто путь свой честный прямо продолжает,

      не ищет троп на шею, чтобы влезть

      и въехать бы на ней в ворота рая.

      Узник жизни, узник тела,

      дух в темнице заточён,

      жаждет воли, жаждет неба,

      жаждет ночью он и днём.

      Всё взирает, зрит на волю,

      всё взывает он к Отцу:

      «Подари, Господь, свободу!

      Я грехи все искуплю!

      Я взываю, Боже правый!

      Я с молитвою к Тебе!

      Верую и уповаю

      в бренном теле на земле!

      В бренном теле погибаю!

      В бренном теле, что в тюрьме!

      В бренном теле увядаю,

      не взыщи, но тесно мне!»

      Узник жизни, узник тела,

      дух в темнице заточён,

      жаждет воли, жаждет неба,

      жаждет ночью он и днём.

      Сколь различны настроенья,

      обстоятельства и боль,

      но душе нужны движенья,

      даже если в теле хворь.

      Ей нужны порывы к свету,

      к вере, к Богу, к доброте,

      её глас подобен эху,

      но беззвучен на Земле.

      Глас беззвучен, но, возможно,

      мы глухи к своей душе,

      говорю вам осторожно,

      я не пьян, в своём уме.

      Нет, не пьян, и не надейтесь,

      я с катушек не слетел,

      надо мною вы не смейтесь,

      я с беззвучным эхом пел.

      Сколь различны настроенья,

      обстоятельства и боль,

      но душе нужны движенья,

      даже если в теле хворь.

      Ей нужны порывы к свету,

      к вере, к Богу, к доброте,

      её глас так громогласен,

      слышен даже на Земле.