Давно ли, нет – не ведать Миру,

      В одном безмолвенном селе,

      Где окрылённому зефиру

      Дышалось шумно на Земле,

      Где луч всходящего Светила

      Теплил уснувшие поля

      И лаской утреннего эля

      Природа дивная цвела,

      Старик жил со старухой злой.

      В полях работал он с желаньем,

      Прося у Бога с ожиданьем

      Себе лишь сына да покой.

      Однажды бурею беспечной,

      Лишь Солнце быстро снизошло,

      Покрылся тучей купол млечный,

      Торжественное зло пришло.

      Грозы́ объятия раскрылись,

      И ветра хóлодный язык

      Объял Природы нежный лик,

      И Звёзды частию затмились…

      Поу́тру средь немых полей,

      У древа с кроной охлаждённой,

      Старик стоял, старухи злей.

      И старца взор опустошённый

      Молил грядущие лета

      Послать надежду дней суровых —

      Потомка… также зёрен новых.

      О Бог! Свершилася мечта.

      У корня сливы одинокой,

      В движениях стеснённых, там

      Лежал младенец ясноокий —

      Судьбы насмешливой обман…

      Как часто высший Властелин

      Даёт Природе низший жребий,

      И тяжкий звук людских молений

      Пред Ним ничто – Он господин.

      Но дар, Светилом поднесённый

      И первой лаской опьянённый,

      Был славный карлик, добрый сын.

      Шли годы. Мальчик не развился,

      Но танцевал, причудно пел,

      В полях он весело резвился,

      В душе об участи жалел.

      Лишь радостных детей веселье

      Катилось к месту, где он был,

      Или народа новоселье

      И молодой задорный пыл

      В селе блуждали – он покорно

      И удивительно проворно

      То место чудом покидал.

      А там уже с тоской бежал

      В вековый лес, где великаны,

      Спокойствием возвысив станы,

      Стояли. Там он засыпал…

      Когда ж старухи голос нервный

      Его винил в пустых делах,

      То старика карман безмерный

      Служил защитой. Как в стенах,

      Он там скрывался и, печальный,

      Взирал сквозь ткань на Мир большой,

      И вздох груди многострадальной

      Стеснял неразвитой рукой.

      Не по вине своей нахлебник,

      Но в Сердце жаждущий помочь,

      Опять ребёнок встретил ночь

      В сыром лесу, где, как волшебник,

      Ступал он меж седых древов,

      Играя нежные мотивы,

      И у корней могучей ивы,

      Найдя остаток дивных снов,

      Решил покинуть отчий кров.

      Лишь Солнце снова поднялось,

      Окутав Звёзды сном лазурным,

      В селе