Счастливые до одури, чумазая шпана,

      Мы бегали без обуви в залатанных штанах.

      Над нами небо синее,

      Вокруг полей простор,

      А мы об Абиссинии

      вели недетский спор.

      Мечта воображения

      В Испанию влекла,

      Но горечь поражения

      Нам в души залегла.

      Фашистов ненавидели

      И всей своей душой

      По лицам взрослых видели,

      Что быть войне большой

      Учились быть мы смелыми,

      «сражаясь» меж собой.

      Гордились самострелами

      С тугою тетивой

      Гудели гумна гулкие

      От нашей беготни,

      Стучали за проулками

      «клинки» у ребятни.

      Пусть наши бабки злобились,

      А мне грозила мать —

      Мы, знай, себе, готовились

      Отчизну защищать.

      Костенков Мишка, комиссар пригодный.

      В походы нас, подростков не гонял,

      Но он Бориса подвиг благородный

      «Политикой высокой» дополнял.

      Тонул в реке он после ледохода,

      Поэтому схватил туберкулез

      Прожил на свете чуть побольше года,

      И было жалко нам его до слез.

      Он в деревенском клубе вечерами

      Зимою длинной «лекции читал»

      Все о вожде и об «Отчизне-маме»,

      И в голосе его звучал металл.

      Ходили с ним в кино смотреть Чапая,

      Про Чкалова любили говорить.

      В газетах про папанинцев читая,

      Мечтали сами подвиги творить.

      Мы патриотами росли сверхбоевыми,

      (Теперь таких, пожалуй, не сыскать!)

      И чье-то, всех волнующее имя

      Для нас звучало, словно благодать.

      Любили мы на лыжах прокатиться

      Сугора деревенского