Слабая какая перепонка делит

      разведенный спирт и теплый вечер,

      то гримасничает, то чепуху мелет.

      Чем же ей потом оправдаться? Нечем.

      Всё потом, потом – кто поставил в судьи

      бедному сейчас невинное после?

      Стыд заискивает перед тем, что будет,

      будто чище спирт будет завтра розлит.

      – Посмотри, не мелькнуло ли да

      в как всегда опоздавших глазах?

      – Нет, там карий закат, иногда

               светло-карий же страх.

      – Дай пройти ее тихим слезам,

      фразам, паузам, пережидай,

      как не тех, поднимавшихся там,

               пропускал, пропускай.

      – Но пока оно не раздалось

      и пока я не встретился с ним,

      от не тех, от молчанья, от слез

               разве я отличим?

      – Оттого-то с нее не своди,

      словно с лестницы, пристальных глаз:

      не блеснет ли оно посреди

               снизу хлынувших нас?

      – Ты как будто имеешь в виду,

      что и клятва клянется придти

      в сердце пообещавшей приду

               около девяти.

      – Для меня и для медлящих клятв

      нету этого сердца милей:

      так прилежнее, жалобней взгляд:

               с ними свидимся с ней.

      – Но привыкнув к навеки, к навек,

      им и жизнь проволынить не жаль:

      мил – не мил, что для них человек,

               вздохи или печаль?

      – Ждать и жить – это только предлог

      для отвода неведомо чьих,

      чтобы ты не спускать с нее мог

               глаз невечных своих.

      – Что это за звук, за дробь рассыпная

      гремит в долине так рано, рано?

      – Просто солдаты идут, дорогая,

      бьют барабаны.

      – Что это за свет, так больно сверкая,

      вспыхивает всё ярче, ярче?

      – Просто штыки блестят, дорогая,

      блестят на марше.

      – Смотри: одна колонна, вторая —

      зачем собралось их так много, так много?

      – Просто ученья идут, дорогая,

      а может – тревога.

      – Зачем они взяли дорогой другою,

      слышишь: шаги их всё четче, четче?

      – Наверно, приказ. Почему, дорогая,

      ты шепчешь Отче?

      – Они поворачивают, забирая