Повернувшись спиной к обманувшей надежде

      И беспомощно свесив усталый язык,

      Не раздевшись, он спит в европейской одежде

      И храпит, как больной паровик.

      Истомила Идея бесплодьем интрижек,

      По углам паутина ленивой тоски,

      На полу вороха неразрезанных книжек

      И разбитых скрижалей куски.

      За окном непогода лютеет и злится…

      Стены прочны, и мягок пружинный диван.

      Под осеннюю бурю так сладостно спится

      Всем, кто бледной усталостью пьян.

      Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,

      Отчего ты так страшно и тупо устал?

      За несбыточным счастьем гонялся по свету,

      Или, может быть, землю пахал?

      Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,

      Монотонные звуки уныло текут:

      «Брат! Одну за другой хоронил я надежды,

      Брат! От этого больше всего устают.

      Были яркие речи и смелые жесты

      И неполных желаний шальной хоровод.

      Я жених непришедшей прекрасной невесты,

      Я больной, утомленный урод».

      Смолк. А буря все громче стучалась в окошко.

      Билась мысль, разгораясь и снова таясь.

      И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:

      «Брат! Подвинься немножко».