Одна лишь мысль о подвиге опасном

      Его за грань терпенья унесла.

      Не трудно-б подскочить, – клянусь в том небом, –

      Чтоб светлый образ чести с бледноликой

      Сорвать луны, не трудно бы нырнуть

      В пучину глубочайшую, где лот

      Еще не трогал дна, чтобы за кудри

      Извлечь на берег тонущую честь,

      Лишь только-б тот, кто спас ее, был вправе

      Присвоить без соперников себе

      Все почести её. Но половинный

      С товарищем дележ я презираю.

      Он целый мир здесь образов увидел,

      Но то, что должен видеть, проглядел.

      Кузен добрейший, миг один вниманья.

      Прошу пощады.

            Взятых вами в плен

      Шотландцев благородных…

        Всех оставлю.

      Ни одного шотландца, – Бог свидетель, –

      Ему не видеть. Если-б от шотландцев

      Зависело души его спасенье,

      Он все-ж их не получит. При себе

      Оставлю всех, клянусь своей рукой.

      Вы вновь помчались, слов моих не слыша.

      Тех пленных удержите при себе.

      И удержу. То решено. Сказал он,

      Что выкупить не хочет Мортимера,

      Мне имя Мортимера запретил

      Произносить. Приду-ж к нему, как спит он,

      И закричу над ухом: Мортимер!

      Скворца я научу твердить одно

      Лишь слово: Мортимер! и королю

      В дар поднесу, да бередит в нем злобу.

      Одно, кузен, лишь выслушайте слово.

      Торжественно отныне отрекаюсь

      От всех стремлений, кроме одного:

      Злить вечно Болингброка и щипать.

      И этот безобразник принц Уэльский

      Отравлен был бы мною в кружке эля,

      Но, кажется, отец его не любит

      И будет рад, коль с ним беда случится.

      Прощай, племянник. Я вернусь к беседе,

      Когда ты будешь слушать расположен.

      Зачем ты, как ужаленный осой,

      Иль как безумец буйный, иль как баба,

      Свой слух к своей лишь речи приковал?

      Мне, видите-ли, каждый раз, как слышу

      О гнусном интригане Болингброке,

      Сдается, будто розгой иль крапивой

      Избит я иль искусан муравьями.

      Во дни Ричарда, – как зовут то место? –

      Чума там поселись, – то в Глостершире,

      Где дядя жил его, безумный герцог

      Иоркский, – там я в первый раз колени

      Согнул пред этим королем улыбок,

      Пред этим