Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1. Людмила Иванова
Читать онлайн книгу.
она говорит, а ей отвечают. Прямо по-настоящему разговаривают. Накрытые с головой те сидят. А у женщины нет покрывала, которая разговаривает. Одеяло на голову надевали. Ну, а как потом эти бежать бросились, она следом пошла, но горшки успели на голову надеть. Она чем-то стучала по горшку и до дома гналась… Нет, не смотрели и не видели, какая она была. Но, видимо, у нее хорошие глаза, раз в воде живет. Она видит! Та женщина знала. Она очень сильная знахарка была.
В Святки белье не стирали, овец не стригли, не картали, не пряли – в общем, ничего не делали. Золу, грязную воду не выливали в этот промежуток, ну две недели. Белье не стирали, дров не пилили. Этого очень остерегались, чтобы грязную воду на видное место не выливать. А если что выливали, снегом надо было прикрыть.
ФА. 3055/16-19. Зап. Конкка А. П. в 1987 г. в п. Биржа от Вдовиной Ф. В.
Крещенская баба появляется летом
19
Vierissän kesellä avannolla käytiinko kuuntelemassa?
– Käynyn olen…
– A kenpo se kaikki kuuluttaa? Vierissän akkako?
– Ka sielä ken ollou kuuloittau.
– A etkö Vierissän akkua ole nähny?
– Olen.
– Sanohan nyt siitä Vierissän akasta.
– Vierissän akašta mie sitä šanon, että kun matkasimma nuotalta huomenekšella, matkasimma sieltä kymmenen kilometrin piäštä, viruu ajattelou…sielä rannašša.
– Oliko se talvella vain kesällä?
– Keviällä. Hän istuu siitä rannalla, piätäh šuviksentelou, niin siitä… siinä istu, istu niin kuin čeloviekka rovno. A myö totta, ken še näin aivoin liikkeheššä, mänemmä oikein läššä, mänemmä, melkein tuon koulun ojan luokše, vielä lähemmäksi, kuin laškou. Kaččo, kaččo, da šylkie rävähytti da kun veteh pulškahti, siitä kun läksi uallottamah, kačomma, što kuatau meiltä venehen, siitä kun läksi mänömäh, niin mäne pois tieltä.
– Hyvin ui?
– Niin uit, niin uit, kuin sinne päin mänoy. Kyllä myö siitä varasimma.
– Oliko teitä monta?
– Nellä henkie.
– Ja kaikki näkivät?
– Kaikki näkimä. A kun tuošša Nil’malahešša kävimmä yhtä akkua, naista, kun kuoli rodn’a, niin kuin siinä oli nellä ristipuuta. Myö šanomma: “Yhtä aikua ko ne on kuoltu?“ Hyö šanotah, että yhtä aikua. Kevyällä vetäy apajat, apajah tuli sen äpäreh, sen emännän äpäreh. No siitä otetah se äpäreh sihi, jotta ottua pitäy, se naini.
A yksi naini šanou, että elkä myö häntä ottakka, että paha se tulou, a se räkisöy, niin pahua čorkattau, niin kuin omah mallih. Šiitä kun alkau niitä venehie uallottua, se muamo, da järveh šuatettih. Šiitä venyyvyttih muata päivällä, ni šano, unissah nähäh ne naiset: “Ottija miulta äpärehen, a mie teiltä otan kolme“. No ni i šykyšyllä lähettih marjah, ni siitä kun on kivi kohašša, ni siinä kuavuttih ne kolme, sihi kaikkien naisien, a yhen naisen sihi jätti, se kun šano: “Elkyä ottakkua“. Niitä on, ihan šelvä, että niitä on! Sitä elkäh šanokkah, että ei ole, ne ollah kun čeloviekat.
– В Святки ходили на прорубь слушать?
– Ходила я…
– А кого там все слушают? Крещенскую бабу?
– Дак кто-то там есть. Крещенскую бабу слушают.
– А ты видела Крещенскую бабу?
– Видела.
– Расскажи о Крещенской бабе.
– О Крещенской бабе то скажу, что мы поехали на рыбалку утром. Проехали около десяти километров: лежит, [думает] там на берегу.
– Это было зимой или летом?
– Весной. Она сидит там на берегу, волосы расчесывает… сидела, сидела, ну, как человек. А мы вправду, кто это так рано здесь! Всё приближаемся к ней, подходим, почти как к ручью у школы подошли. Всё ближе, как подпустит. Смотрела, смотрела да как плюнет и в воду плюхнулась. И как пошли волны. Смотрим: вот-вот перевернёт лодку. Потом как понеслась, только с пути уходи!
– Хорошо плыла?
– Так плыла, так плыла туда. Мы тогда здорово испугались.
– Сколько вас было?
– Четыре человека.
– И все видели?
– Все видели. А как там в Нильмагубе, мы ходили к одной женщине, умерла родственница, там /на