С тех пор как Голда Меер объявила,

      Что скоро ждет большую алию –

      Мы потеряли девять лет, транжиры.

      Могли вступить уж в эту колею.

      Нас не устраивал здесь весь наш быт:

      Просили власти в этом удружить.

      И появились новые тяготы,

      Ведь мы лишились наших мест работы.

      Но с мыслью – выжить, быть во всем людьми,

      преодолеть препоны и запреты,

      и унижения, ненависть толпы –

      Надеждам славным подчинялись мы.

      И издевательств тайные звонки:

      Друзей в кавычках и антисемитов.

      И к телефону наперегонки

      Бежали мы с палитрою ответов.

      Мы проникали трудно, нелегально,

      В работы «нечистого» пошиба.

      Хоть это было точно не похвально…

      Но где ж была тут альтернатива?

      Не забывали своего призвания

      В кругу ученых, средь своих жилищ:

      Не чувствовался духа паралич,

      Оценивались сроки ожидания…

      Но власти же, конечно, тут не спали:

      Своих предателей нам подсылали.

      Однажды вдруг на сбор наш впопыхах –

      Явились люди: статные, в плащах.

      И взяты мы для «вразумления»,

      Чтоб сделали мы «искупление»

      Всех действий, неугодных там, где живем;

      И что бы плохо не думали о нем.

      С усмешкой ободряя подлеца,

      Что предал нас тогда без ложной чести –

      Один читал фамилии с листа,

      Затем сказал: «Вас ждут плохие вести.

      Надеюсь, не увижу вас ни разу!

      Еще раз соберетесь – скажу сразу:

      Мы вас пошлем надолго в те места,

      Где не найдете вы вообще лица».

      Нас развезли в ментовские места,

      Где ночь мы провели совсем без сна.

      Домой явились, однако, до зари…

      Как хорошо, что все это позади.

      Я поменял уж несколько работ,

      Ждал выпускного уж разрешения.

      В котельне «высокого» давления

      Я год дежурил сутками, как крот.

      Вот получили мы разрешение,

      Вскочил бегом я за увольнением.

      Где был я – власти, наверно, знали:

      В стране в котельных держали