О вы, в моей пустыне

      Любимые творцы!

      Займите же отныне

      Беспечности часы.

      Мой друг! весь день я с ними,

      То в думу углублен,

      То мыслями своими

      В Элизий пренесен.

      Когда же на закате

      Последний луч зари

      Потонет в ярком злате,

      И светлые цари

      Смеркающейся ночи

      Плывут по небесам,

      И тихо дремлют рощи,

      И шорох по лесам,

      Мой гений невидимкой

      Летает надо мной;

      И я в тиши ночной

      Сливаю голос свой

      С пастушьею волынкой.

      Ах! счастлив, счастлив тот,

      Кто лиру в дар от Феба

      Во цвете дней возьмет!

      Как смелый житель неба,

      Он к солнцу воспарит,

      Превыше смертных станет,

      И слава громко грянет:

      «Бессмертен ввек пиит!»

      Но ею мне ль гордиться,

      Но мне ль бессмертьем льститься?…

      До слез я спорить рад,

      Не бьюсь лишь об заклад,

      Как знать, и мне, быть может,

      Печать свою наложит

      Небесный Аполлон;

      Сияя горним светом,

      Бестрепетным полетом

      Взлечу на Геликон.

      Не весь я предан тленью;

      С моей, быть может, тенью

      Полунощной порой

      Сын Феба молодой,

      Мой правнук просвещенный,

      Беседовать придет

      И мною вдохновенный

      На лире воздохнет.

      Покаместь, друг бесценный,

      Камином освещенный,

      Сижу я под окном

      С бумагой и с пером,

      Не слава предо мною,

      Но дружбою одною

      Я ныне вдохновен.

      Мой друг, я счастлив ею.

      Почто ж ее сестрой,

      Любовию младой

      Напрасно пламенею?

      Иль юности златой

      Вотще даны мне розы,

      И лить навеки слезы

      В юдоле, где расцвел

      Мой горестный удел?…

      Певца сопутник милый,

      Мечтанье легкокрыло!

      О,