Зачем не сбросишь ты губительное бремя,

      Которым так гнетет тебя седое Время?

      Зачем не вышлешь, друг, в отпор на грозный зов,

      Ты нечто посильней, чем пук моих стихов?

      Теперь уж ты достиг поры своей счастливой,

      И много пышных клумб средь девственных садов

      Украсить мог бы ты кошницею цветов,

      Похожих на тебя, как твой портрет красивый.

      Да, жизнь должна сама себя изображать,

      Так как перо и кисть не могут приказать

      Жить вечно на стене пред публикою грешной

      Твой образ с стороны ни внутренней, ни внешней.

      Ты сохранишь себя, отдавшися любя, –

      И долго будешь жить, изобразив себя.

      Но почему не избираешь ты,

      Воюя с временем, пути вернее?

      И не берешь в защиту красоты

      Оружия, моих стихов мощнее?

      Теперь достиг ты счастия вершин.

      На свете много девственных целин

      Готово возродить твой пышный цвет

      Куда живее, чем в стихах поэт.

      Так жизнь сама вернет твой облик вешний:

      Ни летопись, ни пыл любви моей

      Его не в силах внутренне и внешне

      Заставить вечно жить в очах людей.

         Сам от себя себя же отделив,

         Собой рожден, – ты будешь вечно жив.

      Who will believe my verse in time to come,

      If it were fill'd with your most high deserts?

      Though yet, heaven knows, it is but as a tomb

      Which hides your life and shows not half your parts.

      If I could write the beauty of your eyes

      And in fresh numbers number all your graces,

      The age to come would say 'This poet lies;

      Such heavenly touches ne'er touch'd earthly faces.'

      So should my papers, yellow'd with their age,

      Be scorn'd, like old men of less truth than tongue,

      And your true rights be term'd a poet's rage

      And stretched metre of an antique song:

         But were some child of yours alive that time,

         You should live twice; in it, and in my rhyme.

      Моим поэмам кто б поверить мог,

      Коль Ваших качеств дал я в них картину?

      Они –  гроб Вашей жизни, знает Бог,

      Их могут передать лишь вполовину.

      И опиши я Ваших взоров свет

      И перечисли все, что в Вас прелестно,

      Грядущий век решил бы: «Лжет поэт,

      То лик не человека, а небесный».

      Он осмеял бы ветхие листы

      Как старцев, что болтливей, чем умнее.

      Он эту правду счел бы за мечты

      Иль старой песни вольные затеи.

         Но будь у Вас ребенок в веке том,

         Вы жили б дважды –  и в стихах, и в нем.

      Увы, мои стихи все презрят, позабудут,

      Когда они полны твоих достоинств будут,

      Хотя – то знает Бог – они лишь гроб пока,

      Где скрыта жизнь твоя, хвалимая слегка!

      Когда б я красоту твою воспеть был в силах

      И перечислить все достоинства твои,

      Потомок бы сказал: «Он лжет – поэт любви!

      Таких нет между тех, чья участь – гнить в могиле!»

      И перестанет мир листкам моим внимать,

      Как бредням стариков болтливых, неправдивых.

      И те хвалы, что лишь тебе принадлежат,

      Сочтутся за мечты, за звуки стоп игривых.

      Но если бы детей имел ты не во сне,

      То ты в моих стихах и в них