В уборе из цветов и крынок

      Открыл ворота старый рынок.

      Здесь бабы толсты, словно кадки,

      Их шаль невиданной красы,

      И огурцы, как великаны,

      Прилежно плавают в воде.

      Сверкают саблями селедки,

      Их глазки маленькие кротки,

      Но вот, разрезаны ножом,

      Они свиваются ужом.

      И мясо, властью топора,

      Лежит, как красная дыра,

      И колбаса кишкой кровавой

      В жаровне плавает корявой,

      И вслед за ней кудрявый пес

      Несет на воздух постный нос,

      И пасть открыта, словно дверь,

      И голова, как блюдо,

      И ноги точные идут,

      Сгибаясь медленно посередине.

      Но что это? Он с видом сожаленья

      Остановился наугад,

      И слезы, точно виноград,

      Из глаз по воздуху летят.

      Калеки выстроились в ряд.

      Один играет на гитаре.

      Ноги обрубок, брат утрат,

      Его кормилец на базаре.

      А на обрубке том костыль,

      Как деревянная бутыль.

      Росток руки другой нам кажет,

      Он ею хвастается, машет,

      Он палец вывихнул, урод,

      И визгнул палец, словно крот,

      И хрустнул кости перекресток,

      И сдвинулось лицо в наперсток.

      А третий, закрутив усы,

      Глядит воинственным героем.

      Над ним в базарные часы

      Мясные мухи вьются роем.

      Он в банке едет на колесах,

      Во рту запрятал крепкий руль,

      В могилке где-то руки сохнут,

      В какой-то речке ноги спят.

      На долю этому герою

      Осталось брюхо с головою

      Да рот, большой, как рукоять,

      Рулем веселым управлять.

      Вон бабка с неподвижным оком

      Сидит на стуле одиноком,

      И книжка в дырочках волшебных

      (Для пальцев милая сестра)

      Поет чиновников служебных,

      И бабка пальцами быстра.

      А вкруг – весы, как магелланы,

      Отрепья масла, жир любви,

      Уроды, словно истуканы,

      В густой расчетливой крови,

      И визг молитвенной гитары,

      И шапки полны, как тиары,

      Блестящей медью. Недалек

      Тот миг, когда в норе опасной

      Он и она – он пьяный, красный

      От стужи, пенья и вина,

      Безрукий, пухлый, и она —

      Слепая ведьма – спляшут мило

      Прекрасный танец-козерог,

      Да так, что затрещат стропила

      И брызнут искры из-под ног!

      И лампа взвоет, как сурок.

      Стоят чиновные деревья,

      Почти влезая в каждый дом.

      Давно их кончено кочевье,

      Они в решетках, под замком.

      Шумит бульваров теснота,

      Домами плотно заперта.

      Но вот все двери растворились,

      Повсюду шепот пробежал:

      На