На лыжи я поставив ноги,

      Съезжать мог к самой аж дороге,

      От дел избавясь, вечерами,

      Коль упаду, не быть чтоб в сраме,

      Во тьме ведь мало уж прохожих,

      Не застыдят: «Упал! Ты что же?».

      Катался я без палок сроду

      На удивление народу,

      Зато имел приспособленье,

      У лыж чтоб не было стремленья,

      Коль упаду, умчать куда‒то,

      Ведь их собрать вновь трудновато

      В снегу, без них вон увязая…

      То мысль деданечки лихая

      И оказалась в этом ловкой,

      Соединить чтоб их верёвкой,

      Концы к носкам тех привязавши, —

      Ах, как умны идеи наши! —

      Саму ж верёвку ту – на шею…

      Вот так кататься я умею,

      И не страшны бугры и кочки,

      Ведь лыжи мчат на поводочке!

      А для устойчивости пущей

      Я с интуицией присущей

      Вперёд с наклоном мчался с горки,

      Присевши чуть, и взгляд мой зоркий

      Сверлил пространство предо мною,

      Не встал чтоб кто‒то там стеною,

      В неё чтоб больно не вонзиться,

      А то нам будет враз горчица…

      Вот так же я с пригорка поздно

      Съезжал однажды. Тьма. Морозно.

      И уж пора домой бы надо,

      Как вдруг прегромкая тирада

      Тревожных слов тишь поразила,

      И их была такая сила,

      И голос так надрывно звонкий,

      Что больно стало перепонки, —

      Так звук был колок, звонок, резок,

      По рельсу как битьё железок:

      «Волк! Караул! Ой, помогите!» —

      Он так звучал с безумной прыти,

      Что вздрогнул тотчас я с испугом,

      Ведь волк всему здесь не был другом,

      Губили скот их стаи часто,

      И люди все решили: баста!

      И началось уничтоженье

      Их, снизить чтобы размноженье,

      И было то официально,

      Ведь задирали скот повально,

      Сберечь его лишь этой мерой,

      Достал ведь всех разбойник серый.

      Их мести мёл расплатный веник,

      За что давалась сумма денег

      Официально