Я не речь, говорит Ахашверош.

      Я – баран.

      Я нахожусь между тем, о чем говорю и тем,

      про что я молчу – не просто в живой пустоте,

      но в паузе, и это – чтобы воскресли и тело, и слово.

      Пройденные дороги, степи, шляхи, хайвеи,

                                                                     раздолбанные проселки

      давят мне в спину, как матрас всеми пружинами сразу,

      и из груди моей торчит голова леопарда – моя Оранта.

      С шерсти моей течет мертвая, как Лазаря плоть, вода.

      Меж тем, о чем говорю и о чем молчу, —

      отыщи меня. Я там, как буйвол в москитах, хриплю,

      из глотки течет пламя и бежит по земле —

      и моря полыхают, в них сгорает гнилая

      кровь и гнилые яхты. Я – суд миру.

      Пройди меня – свою смерть – и найдешь себя.

      И смерть станет пружиной рождения под языком,

      под правым сосцом, под каждым волосом с жалом гадюки.

      Но только ты сам можешь это свершить —

      на форуме, под падающим, как спиртовое пламя, снегом,

      за прилавком супермаркета, набитого

      мертвыми животными и живыми фруктами,

      за рулем яхты, с крылом морщинистым птеродактиля

                                                          вместо ночного шелка,

      на груди у подруги, срезав ей веки бритвой,

      а чаще – в прозябанье Ионы,

      под сталагмитами черного солнца, мерном уюте

      меж героином и юридическим казусом,

      из прорехи которого лезут мертвые осы.

      Я – твоя смерть, твой верблюд, твоя вечная дева.

      Отвергая бога, глотаешь Рака, красного словно опухоль.

      Глотаешь время и дали – двух поросят.

      Не важно, убил ты бога или родил, а важно

      пламя, в котором ты сам стал Богом —

      нелепым словом из пяти букв, где одна похожа

      на виселицу, вторая на руль лендровера,

      а последняя на тело девки, раскинувшей голые ляжки.

      Все это я говорю в тишине.

      Я говорю для вепря, осла и мухи —

      я