Меньшинство меня самого. Путешествие с друзьями. Харви Гиллман
Читать онлайн книгу.
определения снега есть много разных слов. Для эскимосов очень важно, что они могут различать и определять разные типы снега, поскольку это важное знание в их жизни, от этого зависит добыча пропитания. Детям ацтеков не нужны все эти варианты названий мороза, снега, холодной погоды. Им хватает одного слова – для них эта тема не так важна. Получается, что те слова, которые используются детьми, подтверждают их принадлежность к конкретной группе, определяют порядок окружающего их мира.
Наш с вами язык может стать более гибким, или даже может трансформироваться, если вдруг мы окажемся в новой обстановке, если наши обстоятельства изменятся, если наши ценности подвергнутся изменениям, если мы войдём в некую новую общину, новую группу. Такая перемена языка очень даже может привести к конфликту с нашей исходной общиной. Из недавних примеров уместно привести такой: дети из пролетарских, рабочих семейств, успешно сдавшие экзамены и поступившие в частные школы, наверняка столкнутся с этим конфликтом. Не секрет, что в частных школах, где учащиеся – по большей мере выходцы из семей среднего класса, общаются на языке, отличном от языка улицы. Поэтому многие из детей рабочих вынуждены стать как бы двуязычными: они говорят, конечно, по-английски, но в школе это один английский, а дома – другой. Успешными, в понимании этих академических институтов, считаются те, кто принял код поведения нового учебного заведения. И всё равно, коррекционные отделения многих школ были и остаются наполненными учениками, которые не смогли осуществить прыжок из одной субкультуры в другую. Язык этих ребят, вполне достаточный для коммуникации дома, недостаточен для того, чтобы с его помощью быть на требуемом уровне в классной комнате, где учитель использует речь и жестикуляцию, основанные на иной кодовой системе.
В детском возрасте я узнал о сосуществовании разных миров. В каждом из них был свой особенный способ передачи информации и выражения чувств. Дома мы говорили на английском, изредка пересыпаемым идишем, но на самом деле, никто из нас не умел бегло говорить на идиш. Люди, бегло говорящие на идиш, у нас ассоциировались с ультраортодоксальными иудеями, чей английский был весьма далёк от идеального. Мы слышали, как эти люди говорили по-английски с сильным акцентом (наш английский тоже был с акцентом, но мы, понятное дело, не ведали о том, ибо говорили с ланкаширским акцентом, как и все окружающие нас). Не припомню, чтобы кто-то запрещал бы мне использовать какие-то выражения на идиш в школе. Мы догадались о том сами – через каникулы на христианские праздники, через уроки музыки и прочие нееврейские мероприятия, не имеющие отношения к рабочему классу.
Когда мне было 8 или 9 лет, я начал посещать дополнительные занятия по изучению иврита – после школы. Здесь мне сообщили, что иврит – священный язык, то есть на нём не разговаривают. Мне рассказали, что те сионисты, которые полагали, что все евреи должны жить в Израиле и говорить всё время на иврите, были грешниками, потому что они поторопились в вопросе прихода Мессии и пропагандировали профанацию