Подснежниками воздух пахнет

      и набухающей землёй.

      Я сяду на скамейке в парке

      дышать вечернею весной.

      А вдалеке, в остывшем доме

      погаснет свет в твоём окне.

      Ты не узнаешь в полудрёме,

      что я опять ушёл к весне.

      Что мне ни капельки не скучно

      ходить у краешка реки.

      Ходить и слушать, очень слушать

      траву, деревья и гудки.

      В такую ночь, в такие вёсны

      мне всё доступно, всё дано.

      Хожу, забрасывая звёзды

      в любое тёмное окно.

      …А мне хотелось одного:

      чтоб ночь такая – не кончалась.

      А всё, наверно, оттого,

      что лодка на воде качалась,

      что фиолетовой волной

      река махала вслед закату,

      что пахло спелою весной:

      разливом, деревом, загадкой…

      Тянуло тишью от озёр,

      костёр трещал, от воли весел.

      И месяц бился, как осётр,

      в оранжевых сетях созвездий!..

      Я думал: утром будут птицы

      и капель синий беспокой,

      но ничему не повториться,

      тем более – ночи́ такой.

      Качались ветви, будто вёсла,

      и травы набирали рост.

      И падали на землю звёзды,

      как будто бы птенцы из гнёзд.

      Со мной бывает иногда такое:

      не спится. Надоест лежать, курить –

      иду к реке. Мне хорошо с рекою.

      Нам есть всегда о чём поговорить.

      …Уткнувшись в берег, спит трудяга-катер.

      Пусть ему снятся дальние моря.

      Качается звезда в дрожащей капле,

      а капля – на ладони у меня.

      За Волгой городок – костёр потухший,

      лишь окна-угли тлеют кое-где.

      Я только Волге открываю душу –

      спокойной, сильной и живой воде.

      Почти беззвучна ночь. И только волны

      вздохнут о чём-то, галькою шуршат.

      Я то дышу, не глядя, тихой Волгой,

      а то гляжу на Волгу, не дыша.

      Подумаю над будущей строкою,

      воды напьюсь, присяду и засну.

      А Волга тёплой доброю рукою

      накинет мне на плечи тишину.

      Сухие пятна на заборе,

      зимы ослабли удила,

      и серости холодной море

      синица звенью подожгла.

      И удивлённая трава

      все мрачные сминает тени.

      Гори, лежалая листва,

      дыши, апрельское цветенье!

      И в этой чистой тишине

      невольно расправляешь плечи

      и вновь идёшь, лицом к весне,

      своей судьбе земной навстречу.

      Апрель, он сыплет птичью звень,

      дитя помолодевшей зорьки.

      Неторопливая сирень

      торопится открыть глазёнки.

      И разве нужно горевать

      в такую пору,

      разве можно?

      Возьми-ка