Облазив весь курган, бежали к Волге,

      на лодочные шумные причалы.

      Щербатые холодные осколки

      в карманах оттопыренных стучали.

      Хотелось по реке поплавать очень,

      но не хотел никто нас в лодку брать.

      И к сторожу причала шли мы молча –

      осколки на грузила предлагать.

      От дяди Гриши пахло стружкой, краской,

      В делах рыбацких понимал он толк.

      «Опять осколки? Принесли бы каску:

      хороший получился б котелок».

      А мы ему галдели на всю Волгу

      об истине понятной и простой:

      что касок на кургане очень много,

      да не пробитой нету ни одной…

      И сторож кашлял, Гитлера ругая,

      не торопясь, осколки в ящик клал,

      и гладил нас тяжёлыми руками,

      и в лодку нам садиться разрешал.

      В привязанной надёжно плоскодонке

      играли мы до вечера в войну.

      «Фугаски» выли и «сирены» долгие,

      и «мессер» падал в черную волну!

      …Костры вдоль Волги медленно дымились,

      усталые, мы шли домой с «войны».

      Светились звёзды, и дома светились,

      и каска непробитая луны.

      Заснежены киноплощадки летние.

      Метель ушла. И вечер стих.

      Снега лежат густые, лепкие.

      Давно уж не было таких.

      Сугробы бережною негой

      у Волги белой улеглись.

      К земле прижаты ветви снегом,

      заденешь чуть – и грянут ввысь!..

      Снежки летают. Не гранаты…

      Вот намело, так намело!

      Красиво в городе, лохмато,

      до мирной до зари светло…

      На багровеющем закате

      чернели птицы над рекой.

      Из Волги поднимали катер,

      потопленный былой войной.

      Лебёдки грузные скрипели,

      и ветер звуки уносил,

      а мы по-взрослому смотрели,

      по-детски губы закусив.

      Мы по слогам читали в книжках

      слова «бомбёжка», «бой», «война».

      Стояли мы,

      толпа мальчишек,

      да, помню, девочка одна.

      Смотрели в чёрные пробоины,

      пробитые, казалось, только что,

      и, помню, было очень боязно

      представить катер этот тонущим…

      А ночью

      беспокойно

      спали мы,

      нам снилось небо почерневшее,

      и катер возникал,

      как памятник,

      перед глазами повзрослевшими.

      Казалось, что по Волге огненной

      он