Когда в преддверьи чуда мирового

      Уже вздохнуть и кашлянуть грешно —

      Тогда бесплотный стебель микрофона

      Вдруг обретает плоть Жюльетт Греко.

      Спешите, члены клубов и правительств:

      Здесь за комедиантские гроши

      Распродают – девчонка и провидец —

      Рентгеновские карточки души.

      Число людских печалей убывает, —

      Поет Жюльетт, – но верно, что всегда

      У каждого счастливчика бывает

      Одна непроходящая беда.

      Как горожане, грезя сельским раем,

      Бегут в леса, в коттеджи и к воде,

      Так мы из наших счастий удираем

      К своей одной-единственной беде.

      Как к таинству большого очищенья,

      Скрываясь от знакомых и родных,

      Мы прибегаем к краешку ущелья,

      Где давеча звенел еще родник…

      И вдруг – следы недавнего кощунства:

      Здесь кто-то, разбитной и молодой,

      Уже посмел беды моей коснуться

      И объявил ее – своей бедой.

      Тот вор – он был слепым и беспощадным…

      А может быть, по-своему он прав?

      Но странно, что счастливчик стал несчастным,

      Последнее несчастье потеряв…

      Жизнь у акробата

      трудновата,

      На трико заплата —

      вся зарплата,

      Каждый день на брата —

      стершийся пятак.

      И грохочут будни,

      будто бубны,

      На афишной будке —

      в метр буквы,

      Пощедрее будьте —

      выньте кошельки.

      Соленый пот – не для господ.

      Моя галерка в ладоши