Серебряный полтинник —

      На, держи! На зуб попробуй.

      Дедушка мой сберег на память.

      Можно сказать, проявил геройство.

      Все рубли-полтинники сорок первого года

      Было велено сдать на переплавку.

      За хранение – пытка и вечная ссылка.

      Упоминать его запрещалось,

      Все документы уничтожили, понятное дело,

      Самому Времени наша власть хребет переломила.

      Вслед за сороковым годом сорок второй начинался.

      Смотрит Егорушка на монету —

      Всё честь по чести: Иоанн III,

      Божьей Милостью Импер. и Самод. Всерос.

      Из-под венца – пухлая детская щечка,

      В ручонке скипетр.

      Всё же чеканка плохая.

      Единица еще читается, семерка совсем провалилась,

      И только сорок первый год выбит четко и весь сияет.

      – Тринадцать месяцев процарствовал.

      Тринадцать месяцев попы что есть мочи

      Пели ему «Многая лета».

      И соделалось по их молитве,

      В каменном мешке день покажется годом.

      Я как-то посчитал, сколько дней он там пробыл.

      – В каменном мешке?..

      – Да еще в каком! Представить страшно.

      Там не то что во весь рост ни встать ни лечь,

      Там сесть нельзя было.

      На коленях стоял.

      Чьи грехи замаливал – неизвестно.

      – Но он должен был расти…

      – Да нет,

      В Шлиссельбург его только шестнадцати лет заточили,

      А до того таскали с места на место

      Где-то по Архангельской губернии.

      – Ты сказал, что его убили…

      – Ну конечно! Мы же не в какой-нибудь Европе,

      Русские помазанники до того живучи!

      Потому-то их всякий раз и убивают.

      Послан был к Ивану Антоновичу ангел смерти,

      В чине подпоручика по фамилии Мирович.

      Размечтался он освободить беднягу,

      Ну и стража прикончила обоих.

      Тут перестал Теребенёв острить, посерьезнел,

      Погрустнел даже.

      – Дед мой, Ефим Иванович, мудрый был старик,

      Он говорил, что если бы гренадеры

      Не возвели тогда Елизавету,

      Не разогнали бы курляндскую свору,

      То Москва, конечно бы, уцелела,

      А на месте Питера было бы опять болото.

      Я