Для полного блаженства не хватало

      Руин, их потому и возводили

      В аллеях из такого матерьяла,

      Чтобы они на хаос походили,

      Из мрамора, из праха и развала,

      Гранитной кладки и кирпичной пыли.

      И нравилось, взобравшись на обломок,

      Стоять на нем, вздыхая сокрушенно.

      Средь северных разбавленных потемок

      Всплывал мираж Микен и Парфенона.

      Татарских орд припудренный потомок

      И Фельтена ценил, и Камерона.

      Когда бы знать могли они, какие

      Увидит мир гробы и разрушенья!

      Я помню с детства остовы нагие,

      Застывший горя лик без выраженья.

      Руины… Пусть любуются другие,

      Как бузина цветет средь запустенья.

      Я помню те разбитые кварталы

      И ржавых балок крен и провисанье.

      Как вы страшны, былые идеалы,

      Как вы горьки, любовные прощанья,

      И старых дружб мгновенные обвалы,

      Отчаянья и разочарованья!

      Вот человек, похожий на руину.

      Зияние в его глазах разверстых.

      Такую брешь, и рану, и лавину

      Не встретишь ты ни в Дрезденах, ни в Брестах.

      И дом постыл разрушенному сыну,

      И нет ему забвения в отъездах.

      Друзья мои, держитесь за перила,

      За этот куст, за живопись, за строчку,

      За лучшее, что с нами в жизни было,

      За сбивчивость беды и проволочку,

      А этот храм не молния разбила,

      Он так задуман был. Поставим точку.

      В развале этом, правильно-дотошном,

      Зачем искать другой, кроваво-ржавый?

      Мы знаем, где искать руины: в прошлом.

      А будущее ни при чем, пожалуй.

      Сгинь, призрак рваный в мареве сполошном!

      Останься здесь, но детскою забавой.

      Крылья бабочка сложит,

      И с древесной корой совпадет ее цвет.

      Кто найти ее сможет?

      Бабочки нет.

      Ах, ах, ах, горе нам, горе!

      Совпадут всеми точками крылья: ни щелки, ни шва.

      Словно в греческом хоре

      Строфа и антистрофа.

      Как богаты мы были, да всё потеряли!

      Захотели б вернуть этот блеск – и уже не могли б.

      Где дворец твой? Слепец, ты идешь, спотыкаясь в печали.

      Царь Эдип.

      Радость крылья сложила

      И глядит оборотной, тоскливой своей стороной.

      Чем душа дорожила,

      Стало мукой сплошной.

      И меняется почерк,

      И, склонясь над строкой,

      Ты не бабочку ловишь, а жалкий, засохший листочек,

      Показавшийся бабочкою под рукой.

      И смеркается время.

      Где разводы его, бархатистая