Там, в ночной завывающей стуже,

      В поле звезд отыскал я кольцо.

      Вот лицо возникает из кружев,

      Возникает из кружев лицо.

      Вот плывут ее вьюжные трели,

      Звезды светлые шлейфом влача,

      И взлетающий бубен метели,

      Бубенцами призывно бренча.

      С легким треском рассыпался веер, —

      Ах, что значит – не пить и не есть!

      Но в глазах, обращенных на север,

      Мне холодному – жгучая весть…

      И над мигом свивая покровы,

      Вся окутана звездами вьюг,

      Уплываешь ты в сумрак снеговый,

      Мой от века загаданный друг.

      В голубой далекой спаленке

      Твой ребенок опочил.

      Тихо вылез карлик маленький

      И часы остановил.

      Все, как было. Только странная

      Воцарилась тишина.

      И в окне твоем – туманная

      Только улица страшна.

      Словно что-то недосказано,

      Что всегда звучит, всегда…

      Нить какая-то развязана,

      Сочетавшая года.

      И прошла ты, сонно-белая,

      Вдоль по комнатам одна.

      Опустила, вся несмелая,

      Штору синего окна.

      И потом, едва заметная,

      Тонкий полог подняла.

      И, как время, безрассветная,

      Шевелясь, поникла мгла.

      Стало тихо в дальней спаленке —

      Синий сумрак и покой,

      Оттого что карлик маленький

      Держит маятник рукой.

      Вот Он – Христос – в цепях и розах —

      За решеткой моей тюрьмы.

      Вот Агнец Кроткий в белых ризах

      Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

      В простом окладе синего неба

      Его икона смотрит в окно.

      Убогий художник создал небо.

      Но Лик и синее небо – одно.

      Единый, Светлый, немного грустный —

      За Ним восходит хлебный злак,

      На пригорке лежит огород капустный,

      И березки и елки бегут в овраг.

      И все так близко и так далеко,

      Что, стоя рядом, достичь нельзя,

      И не постигнешь синего Ока,

      Пока