Что осталось мне в сломанном доме?

      Что ещё не успели продать?

      Русь моя, ты по-прежнему в дрёме

      и не можешь ни взять, ни раздать.

      Благодать покидает Россию,

      одиночества след не стереть,

      и уже не дождаться Мессию,

      где хозяйствует вечная смерть.

      Умирают дебаты и споры,

      умирает желанье творить.

      Скоро небыль.

      Закончится скоро

      состоянье: по-русски любить.

      Лунный луч разорвали, как нитку,

      голодранцы ползут по Руси,

      как пропившая домик улитка,

      как попавшие в суп караси.

      Эх, Россия! Чумное болото!

      Неужели сквозь денежный звон

      ты опять не услышишь кого-то?

      и не вспомнишь сиянье икон?

      Много к Богу дорог?

      Нет, не много!

      Разберись в недалёкой судьбе:

      неужели навек синагога

      стала костью собачьей тебе?

      Неужели девиз большевизма —

      Всё отнять! Разделить! Расстрелять! —

      стал критерием нашей Отчизны,

      превращающим Родину в… мать?

      Слышишь, мама, я пришёл!

      Я нашёл тебя, мамуля!

      Жизнь мелькнула, словно пуля,

      с продырявленной душой.

      И ни завтра, ни вчера,

      только взлёт и только вечность.

      Неужели бесконечность —

      это времени игра?

      Не пора ли мне на взлёт —

      я весь мир перелопатил,

      истончался, скажем кстати,

      но достиг не тех высот.

      Состоявшийся пижон,

      нашумевший мастер слова,

      но тебе промолвлю снова:

      – Слышишь, мама, я пришёл!

      Бескровные улицы жаркой столицы —

      как будто от Бога завещано нам

      проститься с надеждами, испепелиться

      и тихо сходить в обустроенный храм.

      Иду я по улицам мёртвой столицы,

      несу на Голгофу сколоченный крест,

      но мечется сердце в груди, словно птица,

      и слышится Бла́говест утренних звезд.

      Окрест ни людей, ни машин и ни звука,

      и с городом встреча – один на один!

      А Благовест звезд – это боль, это мука.

      Москва без людей…

      да и я нелюдим.

      Единая искра горит между нами —

      залог пониманья и вечной любви.

      Куда мы приходим?

      Вы знаете сами,

      но строить столицу нельзя на крови!

      Порвёт бесконечная тяжесть рассудка

      мою истончённую с Господом связь,

      и вянет в ладони моей незабудка.

      Но я не танцую, не плачу, смеясь.

      Мы с городом связаны прочною нитью, —

      как Пушкин писал, мой собрат по перу.

      Иду на Голгофу…

      Иду по наитью…

      Москва