В часовом механизме за хоботом – холл.

      Плющ купается в гуще акаций.

      Запорошенный скатертью ломится стол,

      лает матерью тощая шавка.

      Лабиринтами улиц гуляет прибой

      полинялых аккордов гитарных.

      Песня скалится в ночь колесом голосов

      и блукается по тротуарам!

      Под вертлявой луной город клонится в сон,

      в свете звёзд раздевается поле…

      Куполиный сюртук, как упрямый гондон,

      натянули на член колокольни!

      И в заёженной вате засаленных стен

      глухо прячутся хмурые тени.

      Уморгаюсь кружась, чтобы неба кисель

      остроухие выпили эльфы.

      От земли до земли в лопухах облаков —

      комья розовой тины в ресницах…

      По небесному своду паучьей резьбой

      остроглазые бродят зарницы!

      Гром ликует в канавах пустых чердаков,

      в алтарях озабоченных храмов…

      Вой кликуши – в орнаментах пьяных псалмов,

      как оракул – в засохшем бурьяне.

      На палитре берёз фиолетовый рой

      полированных бронзой цикад.

      Вдоль дороги зарёванный мечется конь

      по линейкам сырого жнивья.

      Разве можно не плакать над волей полей,

      оцинкованных сетью 3G?

      Нарисованной песней залягу во ржи,

      в пелену лакированных дней!

      Пожурить бы себя за негодную вязь,

      за кровавую плесень времен!

      Покурить бы судьбу и уехать в закат,

      как ковыль, заплестись в горизонт!

      Не ворчи, чуткий гром! Не ругайся, гроза!

      Хватит плакать, густая капель!

      Лес уже прогорел, и развеялся прах

      горьким ветром по кромке степей.

      Черемшой опоясанный череп,

      полюсами пробитых сердец…

      В корневищах разлапистых елей

      освежеванный дремлет мертвец.

      Из голодного остова сказки

      смотрит век вереницей огней.

      Исподлобья поношенной маски

      локти леса трепещут во мгле.

      А в заплатках полей бродит ветер,

      теребит одеяло травы,

      в поднебесье отчаянно нежит

      облаков пламенеющий клин.

      Скалят зубы машин автострады,

      и печалью гудят фонари.

      Разбежались крутые овраги,

      затерялись в далекой степи!

      В душных саунах сельских проселков

      ковыляет листва кочергой.

      Оседает на папертях копоть,

      как в прибрежных камнях – прибой.