Площадь очи мои глянцем

      запорошит. Густеет мираж.

      Доморощенные тянки

      гримируются в макияж.

      Тощих парубков пёстрая стая

      беззаботно гогочет в тени.

      И пузатая бродит «вата»,

      раздобревшая на крови.

      В перетёртую морось осени,

      как в сандалии, одену ступни.

      Города заброжу до одури,

      до расколотых ветром витрин.

      Из плакатов сложу узоры,

      из листовок сплету кружева.

      Оглушенные пусть заборами

      просыпаются времена!

      Из тупой котловины улиц

      я себя уведу напрямки

      в зарешёченное утро,

      заплетенное в полыньи.

      Душно плясать по пашням,

      мантией ватной виться,

      ясенем небо ранить,

      тиной дурманить снимки!

      В звёздную ночь влюбляться,

      ясное небо меря!

      Яркой кометой падать

      там, где стучат капели!

      От соколиной сопки

      иглами тянет ветер!

      Режет верстами поле,

      елями рожь лелея!

      В топке зернистой правды

      идолом плачет совесть.

      Тень зацветает в рамках

      хамелеоном горя!..

      На слоновьих ушах фуд-кортов

      черти чёлками растопырились.

      Лупоглазая голь трезвонит

      по осколкам разбитых светил.

      Перхоть века кровавыми лапками,

      как бумагу, скомкала жизнь.

      Человек побелел от правды,

      а потом почернел на лжи!

      Лепетать из темницы пузатой…

      В плотных кронах пустых новостей

      мысли спутались, как ароматы,

      в сизом сумраке летних ночей.

      Я боюсь, что на тёмном небе

      не забрезжит уже рассвет.

      Я боюсь умереть бедным