Жар прорывая коленями и локтями,

      Вздрогну, проснусь: градусника шкала

      Луч одинокий вверх к поднебесью тянет…

      Бабочка паутину крылом прожгла.

      Я не хочу за лучом. В этих мокрых тучах

      Нам, сухопутным, вовсе пощады нет.

      Что я в миру убийственных звёзд падучих?

      А на ладони камушек держит свет.

      А на ладони – той паутины нитки,

      След от ожога с кожи уходит вглубь.

      Глупо хранить лица, стихи, открытки

      С первого класса – до смерти когда-нибудь…

      Призрак ангела бродит по всем этажам,

      Подбирая ключи и отмычки

      К табакеркам уснувшим простых горожан,

      Тех, что спят по ночам по привычке.

      На площадке, где воздух промёрз, как цемент,

      Об извёстку – окурок, и – снова:

      Где же тот, отщепенец, дурак, пациент,

      За каким притаился засовом?

      Ангел выйдет во двор, от бессилья дрожа,

      Вспоминая тоскою рассветной

      То, как тёплую душу в ладонях держал,

      И Господь улыбался приветно,

      Как из тела на воздух святой выносил,

      Тяжела – да не ищут полегче.

      Как хватило у этого малого сил

      Утащить её в мир человечий?

      И шатайся теперь, темнотой шебурша,

      Будто ветер слепой в мелколесье.

      Как он мог? Человечья ли ноша – душа?

      Равновесье украл, равновесье…

      Кто эту ноту впрыснул в этот воздух?

      Кто в кровь мою речную – этот звук,

      Чьё тельце бьётся в берегах венозных,

      Как будто просит материнских рук?

      Нет, музыка, тебя не существует!

      Пропарывая небо плавником,

      Твой звук посмертно черноту целует

      И на тот свет уходит прямиком,

      Сверкая пустотою изначальной, —