Я зашла к нему на обед – в этот раз я даже принесла с собой свою еду – и увидела помятого и ошарашенного Юру, чьи биологические часы ещё сильнее засбоили от моего сбивчивого рассказа про выходные.

      – А почему ты валялась именно в Таврическом? – уточнил Юра. – Это же колыбель российского парламентаризма. Там бродит призрак Пуришкевича. А ты валялась. И где ты валялась? На лужку?

      – На лужку, – подтвердила я, – на чужом свитере. Но как-то он меня пугает.

      – Пуришкевич?

      – Да какой Пуришкевич! Мой новый знакомый!

      – А что он? Атакует?

      – Ну вроде того. Пишет пронзительные сообщения о том, что не может даже работать и всё время думает обо мне.

      – Не верь, – Юра забрал чайный пакетик и понёс его в мусорку. – Пройдёт неделя, и он тебя забудет, это всё гормоны.

      – Ну, может, и да, но я говорю, мол, ты преувеличиваешь мою прекрасность, а он: дело же не только в прекрасности, а в том, что мы как-то так хорошо и сразу совпали и уж поверь мне, это происходит вовсе не так часто, как тебе кажется.

      – О да, – он в очередной раз рассеянно потёр глаза, – так все говорят. Но вот в моём случае я нисколько не лицемерю, мне и правда с тобой хорошо. Ты мила, тебя можно обнять. И у тебя трусы.

      – Кстати, про них – я час назад обнаружила, что с утра была такая сонная, что надела их задом наперёд, – поделилась я.

      – И отлично! Это сглаз от лешего. Теперь тебя не похитит лесной дух!

      Я посмотрела на Юру с некоторой тревогой:

      – Мне кажется, тебе всё-таки надо больше высыпаться.

      На прощание мы договорились, что раз уж меня, кажется, не похитит леший, то на выходных похитит Юра. Его мама снова собиралась уехать, и я могла бы задержаться у него больше, чем на вечер.

      Уже в офисе я обнаружила, что за всеми этими лешими и Пуришкевичами совсем забыла подарить открытку. Как только я увидела её в петербургском книжном, то сразу поняла, что Юра – единственный человек, кто мог бы получить её логично и заслуженно.

      Там был нарисован котик с палкой колбасы и надписью «Защити докторскую».

      ***

      Юра называл меня «мой прощальный подарок от России».

      Лучшее, что было в наших отношениях – изначальное принятие неизбежного конца, и потому полное отсутствие каких-либо обязательств.

      Понятно ведь было, что он уедет писать докторскую, будет ходить на званые ужины в костюме, проводить целые дни в библиотеке, а я останусь здесь и продолжу быть обычной провинциалкой. Когда мы познакомились, до его отъезда оставалось три месяца, и лучшее,