Я была совсем одна.

      Это должно было развить чувство безысходности.

      Надо было совершить, сделать какие-то простые будничные

      действия.

      И пока я буду совершать, делать эти действия,

      чувство безысходности уйдет,

      и мне будет казаться, что ничего страшного не случится,

      не произойдет…

      Я оделась сама, служанок не было.

      Всех слуг и служанок не было.

      Я оделась в суконное коричневое платье с закрытым воротом,

      сама расчесала волосы,

      заплела косу и свернула на маковку.

      Простая заколка для волос лежала на низком комоде…

      Я знала, что придут за мной.

      Надеялась, что нет; и понимала, что напрасно.

      А всё же…

      Вдруг мой брат Массимилиано не решится на это,

      не предаст меня…

      С утра, пока я мылась и одевалась, меня мучила тошнота страха

      И всё вокруг, все мелочи моей обыденной жизни, вдруг обрели

      страшную огромную ценность –

      серьги, которые я не посмела вдеть в уши,

      носовой платок, маленькие ножницы –

      возможно, всего этого больше никогда не будет…

      Меня вели и везли;

      и мне то и дело казалось,

      что сейчас вернется моя прежняя, недавняя жизнь;

      но она не возвращалась…

      Мои служанки

      мерзавки

      перепуганное быдло

      Возможно, им грозили дыбой и плетьми

      И потому они старательно и тупо говорили против меня

      Их научили говорить…

      Ну да, мои наряды поражали блеском шелка, атласа, бархата

      Из украшений я любила жемчуг, и по моему приказу

      искали и скупали самые дорогие жемчужины

      Конечно, ангелом я не была

      Но чтобы мыться кровью деревенских девок – ugh su tutti voi! –

      тьфу на вас всех!..

      Конечно, я могла ужасные слова писать,

      когда на меня находило это безумство писания